Собрание сочинений. Арфа и бокс. Рассказы - Виктор Голявкин

Свертываю газету, аккуратно кладу в карман. Не купить ли еще? Одной мало. Факт, мало. Отправляюсь к ларьку.

У киоска очередь. Стоят люди за газетами, а в газете про меня. Кто последний? Знакомое женское лицо. Ах, вспомнил! А рядом с ней Картошин!

– Здравствуйте, не узнаете?

– Ах, – Катя Картошина протянула мне руку, – как вы сюда попали? Паша, ты его не узнаешь?

Подаю руку Картошину. Как же, как же, он помнит, жуткий вечерок, моего дядю он часто вспоминает.

– Какими судьбами вы у нас?

Вместо ответа я вынул из кармана газету, представился случай похвалиться.

– Здесь про вас? – удивилась Катя. – Скажите на милость, вот не подумала бы! Смотри-ка, Паша, смотри-ка…

Подходила очередь. Я взял пять газет и тут же сказал:

– Одну могу вам подарить на память.

– Очень приятно, – сказал Картошин, – так, значит, вы боксер? Добровольное спортивное общество?

– Добровольное, – сказал я.

– Левой, правой, левой – ать! – Он неуклюже замахал кулачками. – Не уважаю, не признаю.

– Да я просто на соревнования, – сказал я виновато, хотя виноватым себя не чувствовал.

– Как Виконт? – спросила Катя.

– Гнус он! – сказал я. – Гад!

Они как по команде посмотрели на меня.

– Ведь он ваш дядя!

– Никакой он мне не дядя!

– А кто же он?

– Жулик!

Они переглянулись.

– Он всегда был нечистоплотен, ваш дядя…

– Никакой он мне не дядя. Нагородил я тогда с бухты-барахты, а зачем – и сам не пойму. Взял да и нагородил. А сейчас вот перед вами стыдно. Гад он. Больше он никто.

– Чем же он вас обидел?

– Не дядя он мне, не родственник, понимаете, а просто я у него работал, частная лавочка, неохота объяснять…

– Вы уж объясните, раз начали, – сказала Катя.

– Никто у него не заседает, никого он не принимает, про министров вам наврал, про все…

– Паша, ты смотри, а мы с тобой как были дураками, так и останемся. Дурачит нас любой, а мы туда же, рты раскрыли, мальчишка нас обвел вокруг пальца…

– Зачем же вы нас дезинформировали? – спросил Картошин строго.

– А я и сам не знаю, захотелось поболтать.

Вышли к реке Гянджинке. Постояли. Широкое русло почти высохло. Спустились вниз, пошли по руслу. Под ногами чиркали камни. Проносились ласточки.

– Когда-нибудь речка разливается по всему руслу или всегда так мало течет? – спросил я.

– Особенно она не разливается, – сказал Картошин, – хотя воды бывает больше.

– Ну а насколько больше?

– Немного больше, немного меньше, но в принципе на все русло ее никогда не хватает.

– А почему?

– Ах, откуда мы знаем! – сказала Катя.

– А я думал, вы знаете.

– Послушайте, почему мы должны знать, как вы думаете? – сказала Катя немного раздраженно.

– Потому что вы здесь живете.

– Живем, а дальше что?

– Вы же видите речку.

– Вы опять, наверное, дурака валяете, или как вас понять?

– Нисколько, просто мне интересно знать: разливается речка по всему руслу когда-нибудь или нет.

– А зачем вам это?

– Интересно.

– Вы меня извините, но, может быть, это бокс на вас так дурашливо действует? Вы задаете никчемные вопросы, но в то же время дураком вас не назовешь.

– Что же странного в моем вопросе? Если я хочу знать про речку, значит, в этом что-то странное? Предположим, вы не знаете, разливается она или нет, то так и скажите, что не знаете. Широченное русло, а речушка малюсенькая…

– Ах, отстаньте! – Катя поправила волосы, и взгляд ее устремился вдаль. – Вы лучше расскажите о вашем лжедяде, чем приставать к нам с речкой.

На какой-то момент они вдруг опять показались мне теми же, заслуживающими подначки, но у них были открытые лица и любопытство открытое, хотелось им ясности – только и всего.

– Я вам уже сказал, что он гнус. Не отдал мне долг. Сбежал, как трусливая собака, и никакой он мне не дядя.

– Он был вам должен?

– Представьте, был мне должен. – Мне не хотелось объяснять.

– Он у вас занял?

– Занял.

– А откуда у вас деньги, простите?

Я развернул газету со статьей о боксе.

– А откуда у меня удар, вы не спросили?

– Боксом вы заработать не могли. В ваши годы вы нигде не могли заработать много денег.

– Нигде не могли, – сказал молчавший до сих пор Картошин.

– У него я их и заработал, – сказал я нехотя. – Если бы я его встретил, я двинул бы ему в солнечное сплетение, чтоб он знал, как обманывать и не платить за работу, но он сбежал…

– Что за работа? – спросил Картошин.

– Делали одну продукцию, – сказал я. – Я вам объяснял: частная лавочка.

– Не нужно работать в частных лавочках, – сказал Картошин, – и поделом вам. Молодой здоровый человек, в добровольном спортивном обществе, и пробавляется частной лавочкой, куда годится! Вы подумали?

– Я хотел заработать деньги, что плохого?

– Ну, вы их заработали?

– Заработал.

– Где они?

– Как где?

– Ну, где ваши заработанные в лавочке деньги? Где?

– Я же вам объясняю: он сбежал.

– Значит, вы их не получили?

– Ясно, не получил.

– Значит, ничего не заработали?

– Выходит, нет.

– А знаете почему? Закономерно! Изготовляя продукцию в частной лавочке в нашем обществе, вы неминуемо заработали на орехи! – Он засмеялся.

– Не надоело вам читать мне нравоучения? – сказал я. – Вам-то что?

– Вот то-то и оно, – сказал он. – Хотят полегче, противно, Катюша.

– Отстань, Паша, – сказала Катя.

– Куда же он сбежал? – спросил Картошин.

– Сбежал из дому. Смылся.

– А жена? – спросила Катя.

– У родственничков его торчит, как он выражается.

– Похоже на него, – сказал Картошин. – Он всегда вовремя смывался. Всячески жульничал, изворачивался как мог. Пускался на различные аферы, насколько я его знаю. Помнишь, Катя, он продал стулья нашего факультета?

– Да, это был трюк!

– Продал стулья факультета? – удивился я.