Трилогия о мисс Билли - Элинор Портер

дошел, чтобы получить шанс познакомиться с вами?

Билли заплакала. Она вдруг вспомнила начало истории Аркрайта и поняла, что он говорил о ней, а вовсе не об Алисе Грегори.

– Вы же не будете говорить, что вас это волновало… Что я… – она не смогла закончить.

Аркрайт отчаянно взмахнул рукой.

– Волновало. Я много слышал о вас. Я пел ваши песни. Я хотел повстречаться с вами. Так что я приехал, чтобы увидеть вас. И тогда по-настоящему захотел добиться вашей руки. Наверное, теперь вы понимаете, почему я не замечал никаких других девушек. Но говорить так нехорошо. Пожалуйста, не вините себя ни в чем! – попросил он, увидев слезы в ее глазах.

После этого он немедленно ушел.

Билли плакала, отвернувшись, так что его ухода она даже не заметила.

Глава XXVII

То, что стало правдой

Вечером пришел Бертрам. Билли нечего было ему рассказать: она ничего не узнала о прекратившемся на время романе между Алисой Грегори и Аркрайтом. Вместо этого Билли старательно избегала упоминать его имя.

С того момента, как Аркрайт ушел, Билли изо всех сил убеждала себя в своей невиновности. Она не должна была догадаться, что он в нее влюблен, во всем виноваты его, как он сам выразился, слепота и глупость. Но даже немного успокоив себя этим, она не могла избавиться от воспоминаний о страдании на его лице, о словах, которые он произнес, и, конечно, от мысли, что их милая дружба никогда не станет прежней – если вообще сохранится.

Но если Билли и думала, что ее покрасневшие глаза, бледность и тревога во взоре останутся незамеченными для ее жениха, то она сильно ошибалась.

– Милая, что все-таки случилось? – решительно спросил Бертрам, когда она не ответила на менее прямые вопросы. – Ты не убедишь меня, что все в порядке. Я знаю, что что-то не так.

– Да, ты прав, – грустно улыбнулась Билли, – но давай не будем говорить об этом. Я хочу поскорее это забыть, правда.

– Но я хочу знать, чтобы тоже забыть об этом, – настаивал Бертрам. – Что такое? Могу ли я помочь?

Билли испуганно покачала головой.

– Нет-нет. Ты ничем не поможешь.

– Но, милая, откуда тебе знать? Может быть, и помогу. Расскажи мне все.

Билли совсем испугалась.

– Я правда не могу. Это не только моя тайна.

– Не твоя!

– Не только моя.

– Но тебе из-за этого плохо?

– Да, очень.

– Хотя бы о чем она, я могу узнать?

– Нет-нет! Никогда. Это будет нечестно по отношению к другим.

Бертрам посмотрел на нее и вдруг сделался мрачным.

– Билли, о чем ты? Мне кажется, я имею право знать.

Билли замолчала. Она считала, что девушка, которая признается, что вызвала безответную любовь, девушка дурная. Рассказать Бертраму историю любви Аркрайта было совершенно невозможно. Но при этом она обязана была как-то Бертрама успокоить.

– Дорогой, – медленно сказала она, грустно глядя на него, – я не могу рассказать тебе этого. Это в некотором роде чужой секрет, и я не чувствую себя вправе раскрывать его. Я просто кое-что узнала сегодня днем.

– И теперь плачешь!

– Да. Я очень расстроилась.

– И ты никак не можешь помочь этому человеку?

К удивлению Бертрама, лицо, на которое он так пристально смотрел, вспыхнуло алым.

– Нет, сейчас не могу. Хотя когда-то, наверное, могла, – тихо проговорила Билли. Потом умоляюще продолжила: – Бертрам, пожалуйста, давай не будем больше об этом говорить! Это испортит наш чудесный вечер вдвоем!

Бертрам прикусил губу, а потом вздохнул.

– Хорошо, милая, тебе виднее, потому что я вообще не в курсе, – закончил он резковато.

Тогда Билли весело заговорила о тете Ханне и ее шалях и о том, что утром ходила в гости к Сирилу и Мари.

– А, кстати, часы тети Ханны наконец совершили доброе дело и оправдали свое существование. Понимаешь, – радостно сказала она, – Мари получила письмо от кузины Джейн, это сестра ее матери, она мучается бессонницей, потому что ей постоянно хочется узнать, который теперь час. Так что Мари написала ей о часах тети Ханны. Кузина Джейн подвела собственные часы и теперь спит как убитая, потому что каждые полчаса может узнать точное время!

Бертрам улыбнулся и пробормотал вежливо:

– Уверен, это чудесно. – Но при этом он продолжал хмуриться и думать о своем.

Не перестал он хмуриться и после того, как спросил у Билли о второй оперетте, а она вздрогнула и воскликнула:

– Господи, надеюсь, что нет! Я не желаю даже слышать слово «оперетта» в ближайший год.

Вот тогда Бертрам улыбнулся. Он тоже был бы очень доволен, если бы слово «оперетта» не прозвучало ни разу за год. Для Бертрама оперетты означали постоянные помехи, перерывы и неизменное присутствие Аркрайта, Грегори и бесчисленных созданий, которые желали репетировать или примерять парики – а все это Бертрам ненавидел. Неудивительно, что он заулыбался и морщины на его лбу наконец-то разгладились. Он подумал, что их с Билли ждет череда ясных благословенных дней.

Когда же эти дни потекли один за другим, Бертрам Хеншоу обнаружил, что их можно назвать как угодно, но не ясными и благословенными. Оперетта с ее репетициями осталась в прошлом, но он очень тревожился из-за Билли.

Девушка вела себя неестественно. Иногда она становилась похожей на себя прежнюю, он вздыхал спокойно и говорил себе, что все его страхи были беспочвенны. А потом в ее глазах появлялась тень, уголки губ опускались, и она начинала нервничать, пугая его. Хуже того, все это было каким-то странным образом связано с Аркрайтом. Он обнаружил это совершенно случайно. Как-то раз она говорила о чем-то и смеялась, когда он вдруг упомянул имя Аркрайта.

– Кстати, а где теперь Мэри Джейн? – спросил он.

– Не знаю. Он давно у меня не был, – прошептала Билли, беря книгу со стола.

Голос показался ему странным, и он взглянул ей в лицо, с удивлением обнаружив, что она мучительно покраснела.

В тот раз он ничего больше не сказал, но ничего и не забыл. С тех пор он несколько раз заговаривал об Аркрайте, и каждый раз она заливалась краской, кусала губы, отворачивалась и начинала тревожиться, что стало его пугать. Он заметил, что она никогда по своей собственной воле не упоминает этого человека и больше не называет его дружески Мэри Джейн.

Невзначай задавая вопросы, Бертрам выяснил, что Аркрайт больше не бывает в доме и что они больше не пишут вместе песен. Почему-то это открытие, которое раньше бы безмерно обрадовало Бертрама, теперь только усугубило его тревоги. Он не замечал, что ведет себя непоследовательно: почему раньше его пугало присутствие