Бригада (1-16) - Александр Белов

Белов оглянулся, отыскивая глазами Ватсона.

— Ватсон!

Лайза поспешно сжала ему руку:

— Не надо. Не беспокойся. Я чуть-чуть полежу, и мне сразу станет лучше. Где жилые комнаты? — обратилась она к Витьку.

— Все, как при старом хозяине, — ответил тот. — На втором этаже.

Придерживая Лайзу за талию, Белов помог ей подняться по четырем высоким ступенькам крыльца. Они вошли в дом и были поражены некоторыми странностями его архитектуры, незаметными с улицы. Например, оконные проемы только снаружи казались большими; внутри они суживались, как крепостные бойницы, — настолько, что взрослый человек едва ли мог сквозь них протиснуться. Двери отличались особой прочностью и толщиной; все они были кованые, усиленные толстыми полосами железа и снабженные тяжелыми засовами.

— Однако… — задумчиво сказал Белов. — По-моему, этот Митрофанов чего-то сильно боялся. Посмотри, какие стены.

Сопровождавший их Витек охотно взял на себя роль экскурсовода.

— Да, шеф. Насчет стен ты прав. Я специально измерял: нет ни одной меньше полутора метров. Даже перегородки между комнатами, и те — огромные, как в противотанковом блиндаже. Сюда, направо, — сказал он, увидев, что Белов замялся, не зная, куда дальше идти. — Лестницу так просто не найдешь. Она — в дальней правой от входа комнате.

В темной каморке, как и обещал Витек, оказалась витая чугунная лестница. Злобин пошел первым, Лайза и Белов — за ним. Лестница была такая узкая, что Белов с трудом помещался между перилами, поэтому ему приходилось двигаться боком.

Саша все время думал, какая странная прихоть заставила купца Митрофанова построить дом именно так. Во имя чего он пожертвовал комфортом и пространством? Он крутил эту мысль и так, и этак, и всякий раз приходил к единственно возможному ответу: особняк был плохо приспособлен для жизни, зато как нельзя лучше подходил для обороны. «Вот только… что он собирался оборонять?».

Комнаты на втором этаже были чуть просторнее, чем на первом, но казались меньше и уютнее — наверное, за счет низких сводчатых потолков.

— Нечто среднее между монашеской кельей и тюремной камерой, — сказала Лайза, и Белов с ней согласился.

В самой большой комнате стояла широкая двуспальная кровать. Рядом с кроватью — тумбочка, зеркало и платяной шкаф.

— Все пришлось разбирать по винтику и затаскивать через окна, — пояснил Витек.

— Молодцы, — похвалил его Белов.

Витек довольно кивнул и вышел.

Саша откинул покрывало и усадил Лайзу на край кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, мне уже лучше. — Лайза легла на подушку, и Белов накрыл ей ноги покрывалом.

Почему-то снова вспомнилась Ольга — несчастная одинокая женщина, коротающая дни в наркологической клинике. «Как несправедлива бывает судьба… — подумал Белов. — Или это мы несправедливы друг к другу?»

Он нагнулся и поцеловал Лайзу в лоб — словно хотел таким образом возместить то тепло, что не получила от него Ольга. «Признать вину — еще не значит исправить ошибку», — так, кажется, сказал мудрый Наршак?

— Иди, — прошептала Лайза. — Я же знаю, что тебе не терпится осмотреть весь особняк. Иди, я немного посплю… — Она повернулась на бок и закрыла глаза.

Белову действительно не терпелось — такого странного дома он еще не встречал. Но мало того, что дом был странный, очень скоро выяснилось, что вокруг него творятся странные вещи…

Федор в это время был занят не менее увлекательным делом. Ради его благополучного исхода Лукин был готов пойти на крайние меры — сбрить свою знаменитую бороду. Но, поразмыслив немного, пришел к выводу, что не стоит. Жертва может оказаться напрасной, и тогда — жди, пока отрастет новая борода. Нет, бороду Федор решил оставить.

Для конспирации сгодились бы и темные очки. Лукин купил их на развале за тридцать рублей, но вскоре понял, что очки не только не маскируют его внешность, а даже наоборот — привлекают излишнее внимание. Тогда он снял очки и выбрал другую тактику — стал прихрамывать, но в азарте погони забыл, на какую ногу надо припадать, и через пять минут хромота была отвергнута.

— Ишь, супостат, — бубнил Федор, выслеживая сухопарого мужчину с пышной седой шевелюрой. — На один его шаг три моих приходится.

Лукин, чтобы не выделяться из толпы, сменил рясу на партикулярное платье. Своей одежды у него не нашлось, пришлось кое-что позаимствовать у Витька и Ватсона, поэтому Федор был одет не по погоде и не по размеру. Ему то и дело приходилось подтягивать широкие джинсы Злобина, чтобы не путаться в штанинах, а в толстом вязаном свитере, который подарила Ватсону Светлана, возлюбленная боксера Степанцова, Лукин отчаянно потел.

Но хуже всего было то, что неумелую слежку, похоже, заметили. Объект то и дело оглядывался, смотрел на свое отражение в витринах и постепенно прибавлял шагу. Федор мысленно осенял себя крестным знамением и, пыхтя, переходил на легкую трусцу.

Через четверть часа Лукин понял, что объект, видимо, просто над ним издевается: он сделал круг по центральной части Петропавловска и снова оказался в начале улицы Тараса Шевченко, рядом с рынком. Но на этот раз седоволосый мужчина не стал петлять узкими улочками, и крутыми переулками; он нырнул прямо в толпу торговцев и покупателей, заполонивших продовольственные ряды.

В последний раз его шевелюра мелькнула рядом с лотками, на которых лежала квашеная капуста («С яблочком, с морковочкой и с клюквой», — на бегу отметил Федор), и через мгновение супостат пропал. Как в воду канул.

Лукин заметался. Он побежал вперед, расталкивая локтями словоохотливых азербайджанцев, на все лады расхваливавших «съвежий зэлень», и обстоятельных домохозяек, приценивавшихся к сочным персикам и армянским абрикосам. Он добежал до мясного ряда, но увидел там лишь свиную голову с мутными глазами. Седого незнакомца нигде не было.

«Ну, погоди же! — мысленно пригрозил ему Лукин. — Я вот тебя за волосья-то твои оттаскаю…» Его собственные, длинные и не такие густые, намокли под красной бейсболкой и торчали из-под нее неопрятными прядями.

«Я вот тебя… ужо!» — Федор выскочил в центральный проход и подпрыгнул. Впереди — никого. Он повернулся на девяносто градусов и подпрыгнул еще раз. Снова никого, похожего на сухопарого мужчину.

Федор повернулся в другую сторону (на него уже стали оглядываться) и прыгнул изо всех сил. И вдруг — о, чудо! — где-то вдали, между прилавками, на которых стояли огромные аквариумы с живой рыбой, мелькнула седая голова.

— Ну, теперь-то не уйдешь, ренегат! — взревел Федор.

Он мчался, движимый самыми благими намерениями: чувством долга и сознанием того, что, быть может, спасает Белову жизнь. Это окрыляло его и придавало сил.

Объект, наверное, забыл об осторожности — он шел степенно, никуда уже не торопясь.