Единственный истинный король - Соман Чайнани

«Любовь. Цель. Пища», – повторила про себя Софи.

– Я не знаю, есть ли у меня те вещи, о которых вы говорите, – призналась она. Подумала об Агате и Тедросе, одинаково преданных делу Добра. Подумала о Рине, которая легко согласилась уйти в тень ради своей тихой любви со скромным парнем. Софи даже о Хорте подумала, который никогда не скрывал ни своей любви, ни своей цели, и слёзы потекли у неё из глаз прежде, чем она успела остановить их. – Ну, правда, хотя бы еда у меня вроде есть, – жалким голосом сказала она. – Если, конечно, вы считаете едой то, чем я питаюсь.

– Скорее всего, не считаю, – усмехнулась мать Рины. – Послушай меня, девочка. Мы часто совершаем ошибку, отказывая себе в том, чего нам хочется. Зачастую – из страха, что мы недостойны этого. Нет, уметь ограничивать себя в своих желаниях тоже полезно, этого я не отрицаю. Позволь себе иметь всё, чего пожелаешь, и станешь такой же, как мой бывший муж-султан. Но действительно важные вещи ничем нельзя заменить или восполнить. Нельзя. Они – наша путеводная звезда. Мы должны искать их, эти вещи, и крепко держаться за них, даже если наши поиски заведут нас в пустыню, далеко-далеко от того места, где, как нам казалось, мы должны быть… – Она обняла Софи, прижала её к своей груди, обдав тонким ароматом впитавшихся в её кожу и одежду пряностей. – Позволь себе быть счастливой. Это самое волшебное заклинание на свете. После него всё становится возможным.

– Я не уверена, что знаю, как это делается, – шёпотом призналась Софи, но она вновь была одна, мать Рины уже поспешно возвратилась на кухню.

Дрожащими руками Софи вытерла слёзы на глазах.

– Ты в порядке? – раздался сиплый голос у неё за спиной.

Софи обернулась и увидела Хорта. В руках он держал две тарелочки с розовыми пирожными, сам же хорёк выглядел каким-то на редкость – даже для него! – скользким. Юлил Хорт, ох, юлил!

– Я просил дать мне что-нибудь без молока, без сахара и прочих вещей, которых ты не ешь, но у них ничего такого не оказалось. А вот эти пирожные… они мне такими симпатичными показались, что я… ну, на всякий случай… – запинаясь, залопотал он.

– А что бы тебе ими со своей подружкой не поделиться? – спросила Софи.

– Да расстались мы с ней, – ответил Хорт.

У Софи широко открылись глаза от удивления. Она быстренько взглянула на Николь, но та увлечённо беседовала о чём-то с Агатой.

– А твоя подружка знает хоть, что вы расстались?

– Бывшая подружка. Бывшая. Да, знает. Между прочим, это её идея была – расстаться, – глубоко вздохнул Хорт. – Она сказала, что считает меня недостаточно взрослым, запутавшимся в своих фантазиях, унылым и бесхарактерным мальчишкой.

– По-моему, всё верно. Лучше и не скажешь, – кивнула Софи.

– Ну, спасибо, – обиделся Хорт и пошёл прочь.

А Софи очень хотелось сказать вслух то, чего она не успела: «За что я и люблю тебя, дурашка». Хотелось, но она не окликнула Хорта и сама не встала из-за стола, так и осталась сидеть перед салатницей с раскисшими огурцами.

– Кажется, Ник гораздо меньше переживает из-за их разрыва, чем ты, – сказала Агата, подошедшая к своей лучшей подруге с тарелочкой, на которой истекал мёдом и кремом роскошный кусок торта. – Если, разумеется, я правильно угадала, о чём вы только что говорили с Хортом. На самом деле Ник даже рада этому. Думаю, она поняла, наконец, что Хорт в книжке и Хорт в жизни – это два совершенно разных чело…

– Можно мне кусочек? – перебила её Софи, протягивая руку к торту.

Агата уставилась на Софи так, словно у её лучшей подруги вторая голова выросла.

– Э… да хоть весь возьми…

Агата ещё до конца не успела договорить эту коротенькую фразу, как Софи уже сграбастала весь кусок и поднесла ко рту. Откусила и зажмурилась, переживая целый букет давным-давно забытых наслаждений – сливочная нежность пышного теста, сладость мёда с чуть заметной изумительной горчинкой, умопомрачительная нотка корицы в послевкусии…

И всё это волшебство повторялось в каждом новом откушенном куске, вновь и вновь замирало от счастья сердце, и Софи только теперь поняла, что значит пища, которую имела в виду мать Рины. Да, такой торт – это вам не огурцы! Этот торт – олицетворение самой жизни, каждое мгновение которой нужно точно так же смаковать, дорожить им, наполнять смыслом… целью. И так же, как она сама сейчас, плакать, чувствуя себя так, словно открыла запретную прежде дверцу… словно потеряла что-то и одновременно нашла…

Нет, слишком сложно, невозможно передать словами то, что чувствовала сейчас Софи.

– Я хочу того же самого, – сказала Юсуфу Дот, указывая на Софи.

Софи подняла глаза на Агату, и обе они расхохотались – дружно, громко, беззаботно.

А затем Агата вдруг замолчала. Очень резко замолчала.

– В чём дело? – спросила Софи и, не дожидаясь ответа, поняла всё сама.

Сверчки.

Они оборвали свою песенку.

Обе девушки повернулись к королеве из Жан-Жоли. Она тоже всё услышала и поняла и стояла сейчас, замерев посреди зала рядом с Марианной.

Притихли и все остальные. А затем Софи услышала новый звук.

Приближалась, нарастала волна гулкого грохота.

Агата схватила Софи за руку и вместе с ней выбежала за дверь, в ночную пустыню. Следом за ними выскочили и все остальные.

Всматриваясь в даль, девушки вскоре начали различать языки пламени от зажжённых факелов, они огненным валом катились над песчаными дюнами. Затем показались верблюды – целая тысяча шазабахских боевых верблюдов, а на спинах у них всадники с обнажёнными кривыми ятаганами и горящими факелами. А рядом с верблюдами – солдаты на конях с позолоченными сёдлами и сбруей.

Камелотские кони. Камелотская гвардия.

Тедрос вклинился между девушками, замер, не сводя глаз со скачущего во главе обеих армий короля в сине-золотых доспехах.

– Пора идти, – сказал принц.

– Странный ты компас, очень странный. Занятный, – бормотал Тедрос.

Разумеется, он привык к компасам нормальным, с медной стрелкой, которая всегда указывает на север, картушкой со сторонами света и румбами… А на компасе султана вместо всего этого была маленькая фигурка симпатичной девушки, исполняющей танец живота.

Сейчас она вращала своими бёдрами влево, словно подсказывая принцу: «Туда держи, налево».