Лазарит. Тень меча - Симона Вилар

«Безусловно, — посмеялся про себя Мартин, — ибо я за вас повсюду плачу».

Хотя нельзя сказать, что эти парни так уж дорого ему обходятся. Он уже хорошо знал их всех. Освальда, неплохого рыбака, всегда приносившего свежую форель, вспыльчивого Томаса, который мгновенно тушевался, если леди негромко одергивала его, близнецов Катберта и Эдвина, очень набожных, что нисколько не мешало им распевать песни о старых богах Англии и поединках героев с чудовищами. Ну и, конечно же, повара Бритрика, который всегда встречал Мартина широкой улыбкой.

— Вы прибыли как раз вовремя, сэр, — заметил он, поливая соком лимона шипевшую на решетке над жаровней камбалу-тюрбо. — Надеюсь, вас не слишком обильно накормили у коменданта Чезаре?

Мартин не стал распространяться о том, что комендант едва сумел сдержаться, чтобы не выплеснуть вино из чаши прямо ему в лицо. Пусть думают, что генуэзец принимает его как дорогого гостя.

На террасе горели масляные светильники, свет их был ровным — море продолжало рокотать при почти полном безветрии. В кронах деревьев попискивали летучие мыши, Саннива накрывала на стол, с улыбкой отмахиваясь от мужа, норовившего погладить ее по бедру. Еще горячий хлеб, густая похлебка из мяса крабов и мидий, свежее масло и мед с соседней пасеки. А местное вино и вовсе выше всяких похвал: темное и густое, чуть терпкое и в меру сладкое.

Белобрысый Освальд объявил, что побывал в порту и видел, что лоханку с Кипра уже почти починили. И это значит… Он не договорил, потому что вспыльчивый Томас чувствительно пнул его в бок: что, парень, не терпится в Святую землю?

— Ты, наверно, забыл, что наш долг — доставить миледи к ее брату. В этом мы поклялись, покидая Незерби, — проворчал Освальд.

— Ты, должно быть, хочешь, чтобы все мы сгинули в морской пучине? — проворчала Годит. И тут же повернулась к рыцарю с приветливой улыбкой: — Не желаете ли, сэр, еще кусочек рыбы?

Рыжий Эйрик попивал вино и рассуждал, что хорошо бы остаться тут навсегда: разводить пчел, торговать медом. Он даже согласен ходить с молодой женой в церковь к этим схизматикам и выстаивать нескончаемо длинные ромейские службы. Рыжему было наплевать — вопросы веры его занимали меньше всего, зато Саннива от этих слов даже всплеснула руками, и Эйрику пришлось заверить ее, что насчет церкви он сболтнул, не подумав.

Поздно ночью, когда Мартин с Джоанной лежали, отдыхая после первой любовной схватки, молодая женщина приподнялась и спросила: как долго они смогут наслаждаться своим счастьем?

Мартин смотрел на нее, озаренную светом фитилька, плававшего в плошке с маслом: темная масса волос окутывала Джоанну почти всю, но его губы знали каждую ее родинку, каждый изгиб, все потаенные уголки. Восхитительное тело, восхитительный аромат — светлая кожа англичанки пахла сладкими сливками…

— Ты сама догадываешься, как поступит Обри, если прибудет в лагерь под Акрой и не найдет там свою жену.

Джоанна опустила голову на его плечо и вздохнула.

— Теперь я даже не представляю, как смогу жить с Обри. С ним я словно спала всю жизнь, а ты меня разбудил. Но если у нас с тобой нет будущего…

Он прижал палец к ее губам.

— Тише, любимая. Это запретная тема.

— Назови меня так еще раз…

Он повторил:

— Любимая…

А потом доказал, насколько она любимая, доведя ее сперва до стонов, потом до всхлипывания и, наконец, до счастливого крика.

Утром Джоанна с затаенным волнением сообщила, что вернувшийся с рынка Бритрик утверждает — за ночь море успокоилось. Во взгляде ее была тревога. Да, им следовало покинуть это благословенное место, и немедленно, но ни ему, ни ей этого не хотелось. Мартина ждало порученное ему дело, но он решил позволить себе немного предаться лени перед тем, как взяться за него по-настоящему. Ведь что такое лень? Всего лишь борьба с самим собой. Но с собой бороться трудно — легче договориться.

И вместо того, чтобы готовиться к отплытию, Мартин предложил Джоанне прогуляться по округе.

Это была далеко не первая их прогулка. Они немало бродили по окрестностям. Побывали в апельсиновых рощах на землях расположенного неподалеку монастыря, поднимались по склону и на гору Химера вблизи Олимпоса, где Мартин показал Джоанне языки неугасимого пламени, вырывавшиеся из расщелин.[103] Согласно преданию, некий древний герой одолел здесь страшное огнедышащее чудище и завалил его тушу камнями, но изрыгаемое побежденным монстром пламя по сей день прорывается на поверхность сквозь трещины в камне. Джоанну пугали эти россказни, а Мартин успокаивал ее, говоря, что раз у подножия горы поселились монахи, никакая языческая Химера не посмеет вырваться на свет Божий.

Порой влюбленные забредали на дальние склоны, алевшие от множества горных маков, которые приводили Джоанну в восторг. Она бегала по лужайкам, сплетала из хрупких цветов венки для себя и для Мартина. И как же она была забавна в своей радостной беспечности, как очаровательна в венке из алых маков на темноволосой головке! Оба они были счастливы и бездумны, как духи этих мест…

На этот раз они отправились вдоль морского побережья.

Море и в самом деле утихло; вблизи оно казалось бирюзовым, но чем дальше от берега, тем гуще и темнее становилась его синева. Мартин подбирал плоские гальки и показывал спутнице, как следует их бросать, чтобы они несколько раз подпрыгивали, касаясь воды. Порой от его броска камешек улетал так далеко, что Джоанна не могла сосчитать, сколько раз он подпрыгнул. Зато у нее самой выходило не слишком ловко — и все потому, что отчаянно мешали длинные рукава блио.

Проезжавший мимо на ослике длиннобородый монах так засмотрелся на них, что едва не свалился с седла.

Молодые люди расхохотались. Все веселило их, все вокруг казалось радостным. Тропа, шедшая вдоль моря, начала подниматься вверх, скалы здесь подступали к самой воде. Джоанне, пробиравшейся вслед за Мартином по осыпям, пришлось подобрать нижний край своего длинного блио.

Впереди, в расщелине скалы, нависая над обрывом, росла искривленная морскими ветрами сосна. Мартин вынул из-за пояса бич, ловким движением захлестнул его конец за ствол дерева и, просунув руку в петлю на кнутовище, под испуганный визг Джоанны пронесся над пропастью и вспрыгнул на каменный выступ, находившийся чуть ли не в двадцати футах от того места, где они стояли. Оттуда открывался пологий спуск к укромной бухте. Вернувшись тем же путем обратно, он предложил спутнице спуститься к морю. Но для этого нужно было вместе пролететь над скальной расщелиной.