Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

– Я все объясню твоему отцу. И если он согласится, я поеду обратно в Коптос с тобой на «Сотерии», а мои друзья в Александрии организуют все, что потребуется для вложения денег в дело и отправки корабля.

Ее вызывающий взгляд сменился широкой сияющей улыбкой.

– Это правда? – затаив дыхание, спросила Мелантэ. – Да будет прославлена Изида! – Она радостно обняла его. – Он согласится, вот увидишь!

Слова девушки его не убедили, но перед ее милым улыбающимся личиком устоять было просто невозможно. Цезарион; поцеловал ее, а она прижалась к нему всем телом, подняла руку и погладила его по голове в том месте, где у него были шрамы. Когда Цезарион посмотрел на нее, Мелантэ все так же улыбалась, а в ее глазах светилась любовь. Внезапно его снова пробрала дрожь, и он отпустил ее.

– Только если твой отец согласится, – мрачно повторил Цезарион.

Он зашагал прочь от причала, вдоль гавани, в ту же сторону, куда направились телеги с вещами Архибия. Родон был прав, говоря о том, что это не самый благополучный район и им следует держаться подальше от подозрительных закоулков, пока они не достигнут восточной части города.

– Отец обязательно согласится! – радостно и уверенно говорила Мелантэ, едва поспевая за юношей. – Ты и сам знаешь. Он предлагал тебе сотрудничество даже тогда, когда у тебя в кармане не было ни гроша. А когда отец услышит, что ты не только хочешь работать с ним, но для тебя собираются купить корабль, чтобы можно было расширить торговлю, он вообще подумает, что приехал в страну, где воистину живут боги и все совершается самым чудесным образом!

– Уважение, надо полагать, между вами взаимное, – вставил реплику Родон. Цезарион оглянулся и увидел, что учителя, кажется, забавляет эта ситуация.

Мелантэ в смущении потупила взгляд.

– Да, сударь, мой отец действительно уважает Ариона. Он... Видите ли, мы египтяне, и у моего отца не было возможности учиться, но он очень уважает ученых людей. Арион настолько хорошо образован и знает так много... Поэтому мой отец питает к нему особую симпатию.

– Кажется, я имею право на некоторую часть этого восхищения, – сказал Родон, уже не скрывая своей веселости.

– Родон был одним из моих учителей, – объяснил Цезарион.

– Философии и математики, – уточнил Родон.

– Правда? – изумилась Мелантэ. Глаза девушки загорелись от восторга. – Так вы философ? А какой? Стоик?

– Благодарю Зевса, что нет! – ответил Родон. – Меня не прельщает безразличие к земным божествам и свобода от всяких эмоций. Лично я не принадлежу ни к какой школе. В каждой из них мне видится нечто плохое. Я мог бы быть киником[46], но их вызывающее поведение навевает на меня тоску.

– Родон был хорошим учителем, – голос Цезариона звучал искренне. – Он рассказывал о том, чему учат разные школы, и помог мне увидеть их слабые стороны. Он учил меня мыслить критически.

– Тебя и учить-то особенно не приходилось, – улыбаясь, заявил Родон. – У тебя это было в крови. – Он повернулся к Мелантэ. – Наш друг был хорошим учеником. Любознательный, сообразительный, очень быстрый. Честно говоря, он больше интересовался естественной философией и практической математикой, чем умозрительными рассуждениями, но, похоже, в их семье это традиция.

– Мой отец был бы счастлив встретиться с вами, сударь, – восторженно произнесла Мелантэ. В глазах девушки светился живой интерес. – Он с удовольствием послушал бы вас. К сожалению, у нас в Коптосе из философов известны только стоики.

– Я бы тоже хотел встретиться с твоим отцом, – с готовностью откликнулся Родон. – Если необразованный египтянин смог произвести такое впечатление на... Ариона, должно быть, он действительно выдающийся человек.

– Не сейчас, – твердо сказал Цезарион. – Если Ани согласится с нашим планом, мы устроим эту встречу. Но, пока этого не произошло, я думаю, что будет лучше, если между ним и моими друзьями здесь, в Александрии, не будет явной связи. Риск слишком велик.

Цезарион невольно вздрогнул. Составляя первое письмо, он чувствовал себя спокойно и ничего не боялся, но сейчас мысли о возможных последствиях навеяли тревогу и страх. Мелантэ коснулась той части его души, которая всегда была уязвимой, а горькая потребность в любви, всегда испытываемая им, не приносила до сих пор ничего, кроме боли.

Они подошли к Гептастадиону – длинному насыпному молу, который вел к острову Фаросу. Родон всю дорогу отвечал на вопросы Мелантэ, которая, похоже, заинтересовалась философией. По ту сторону Гептастадиона открывалась Большая Гавань с ее ослепительно голубыми водами, вдоль которой возвышался город из белого мрамора. Дальше дорога шла мимо храма Цезаря, величественного здания, построенного в ионическом стиле. В храме находилась бронзовая позолоченная статуя богоподобного Юлия. Именно здесь Антилл искал убежище, но его нашли и вытащили, чтобы предать смерти. В миле отсюда, по другую сторону гавани, виднелся мыс Локиада – территория дворцов, где родился Цезарион. Издалека были видны красные с позолотой крыши зданий и пышная зелень деревьев. Сейчас император Октавиан, возможно, завтракает в комнате Нила. А может, принимает утреннюю ванну под изображением Диониса и пиратов на стене, в то время как его стражники меняют караул и идут в свои просторные казармы.

Где-то там просыпается и Филадельф, который сидит, наверное, у окна, пока кормилица расчесывает ему волосы, и размышляет о своей судьбе или оплакивает старшего брата.

Цезарион отвернулся. Он так и не смог ему помочь. И никогда уже больше не увидит брата. Ему вспомнилось, как одним жутким утром после перенесенного приступа он почувствовал на своей шее маленькие ручки, обнимавшие его за шею, и влажный поцелуй на щеке, оставленный губами брата. Он вспомнил, как Филадельф провожал его, – малыш стоял возле конюшен в своем пурпурном плаще, зажимая кулаком рот, и плакал. Цезарион ощущал эту боль почти физически, будто сердце пронзила игла. Вдруг Цезарион почувствовал головокружение и поспешно вынул свое лекарство.

– Что с тобой? – с тревогой спросила Мелантэ, увидев, что он прижимает мешочек к лицу. – Ты...

Он покачал головой.

– Я просто вспомнил о своем младшем брате. – Собравшись с мыслями, юноша повернулся к Родону и объявил: – Здесь мы с тобой расстанемся.

Родон заколебался, но все же протянул руку.

– Надеюсь, что всего лишь на несколько дней. Как только появится возможность, пришли мне письмо, подтверждая наш договор. Я тогда приду, и мы обсудим все детали.

Цезарион покачал головой.

– Если Ани согласится.

– Папа точно даст согласие, – уверенно заявила Мелантэ. – Надеюсь увидеться с вами на «Сотерии», сударь.

– Если отец Мелантэ откажет тебе, – сказал Родон, крепко сжимая кисти Цезариона в своих руках, – возвращайся в мой дом, прошу тебя. Мы придумаем что-нибудь еще. Я глубоко признателен тебе и буду рад, если мне представится возможность отблагодарить тебя.