Нарисованная смерть - Джорджо Фалетти

Чтобы сэкономить время, он поставил оба диска на быструю перемотку. Компьютер был мощный, изображение при перемотке было почти таким же четким, как при воспроизведении.

Вся процедура заняла у него чуть больше часа.

При быстрой перемотке хромой спортсмен выглядел прямо-таки гротескно, несмотря на его смертельную миссию.

До боли в глазах Джордан вглядывался в мельканье кадров, отснятых за двенадцать часов. Почти все время вестибюль на обоих входах был пуст, лишь изредка возвращался домой подвыпивший полуночник. И только к утру, судя по тайм-коду, наступило некоторое оживление.

Ранние пташки, направляющиеся на пробежку в Центральный парк, мужчины в серых тройках с дипломатами в руках, супружеская пара с чемоданами – явно на отдых собрались – и прочая достойная публика.

Ближе к открытию офисов и магазинов движение усиливалось, пока Стюарт-Билдинг не превратился в живой муравейник, каким был каждый день.

Джордан не нашел того, что искал. Ни один хромой и прячущийся за спинами других не мелькнул на экране.

Если верить записи, человек вошел в здание, но не выходил оттуда.

Разве что…

Джордан принялся смотреть сначала. Он вновь поставил первый диск и впился глазами в экран. И вдруг на одном кадре буквально подскочил в кресле и поспешно нажал на «стоп».

Промотал назад и посмотрел запись в нормальном режиме. Взглянул на тайм-код в углу экрана. Эти кадры были отсняты в половине восьмого утра.

Человек в темном костюме шел к главному выходу, явно стараясь держаться спиной к телекамере. Джордан засек его, хотя он замешался в толпу, уже наполнившую вестибюль, именно благодаря этим преувеличенным стараниям.

Но тут произошла накладка.

Какой-то лысый толстяк, входя в здание и беседуя со своим спутником, задел выходящего плечом и на миг развернул к телекамере.

Джордан поставил диск на «паузу» и включил режим «стоп-кадра», пока лицо человека не оказалось в центре экрана.

Он поискал увеличение в панели инструментов и вывел нужную ему фигуру на первый план. Несмотря на некоторую размытость изображения, он узнал это лицо.

И у него захолонуло сердце.

Если все было так, как он предполагает, то этот человек всю ночь простоял на лестнице, чтобы утром выйти незамеченным в людском потоке. На Джордана обрушился целый каскад несоответствий и пропущенных деталей; кто-то словно смазал шестеренки у него в голове, и механизм заработал четко, выдавая все новые мысли.

Чтобы окончательно убедиться в их правильности, ему надо было проверить еще кое-что в квартире Шандели Стюарт.

Он вышел к стойке, глянул на ряд мониторов, почти точно повторяющих только что виденное изображение.

– Бартон, квартира Стюарт до сих пор опечатана?

– Нет, пломбы сняли два дня назад.

– Ты знаешь код?

– Да.

– Мне нужно туда подняться. Если не доверяешь, пошли со мной охранника. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

Бартон взял со стойки блокнот, написав номер, оторвал листок и протянул Джордану.

– Мистер Фаули сказал «помогать во всем». А код есть в списке, так что неприятностей не будет.

– Спасибо тебе, ты славный малый, Бартон.

Лифт без промедления доставил его в квартиру Шандели Стюарт. В гостиной ему бросились в глаза очерченные мелом контуры трупа.

Патологоанатом был прав: похоже на шоу мистера Бина.

Впервые на месте преступления он видел, чтобы меловая линия захватывала рояль. Джордан огляделся. В доме все на тех же местах, разве что нет атмосферы напряженного ожидания. На мебели появился легкий слой пыли, который будет становиться все толще, пока квартиру не выставят на аукцион и доход от ее продажи не поступит в Фонд Стюарта.

Не удостоив вниманием Жерико, Джордан направился сразу в кабинет и спальню.

На сей раз ему опять довелось искать обычную вещь, которую никому не придет в голову прятать, наоборот, она должна быть где-нибудь под рукой. Он начал с ванной, перешел в спальню, потом в кабинет, осмотрев каждый предмет обстановки, имевший ящики.

Ничего.

Однако ища то, чего не находил, он нашел то, чего не искал.

В ящике письменного стола обнаружилась стопка медицинских карточек. Он остановил на них взгляд, затем выложил на стол и начал просматривать по одной. В основном это были регулярные обследования, но ему попалась одна, которая многое могла расставить по местам.

Он вспомнил, что на студенческой фотографии Шандель была в очках, а в доме ни очков, ни контейнеров с контактными линзами, ни флакона с физраствором для их промывания он не нашел.

На карточке же было указано, что пациентке проведена операция по уменьшению близорукости с помощью лазерной хирургии в больнице Святой Веры.

Чтобы в мозгах окончательно прояснилось, ему бы надо потолковать с человеком, который покинул Стюарт-Билдинг наутро после убийства Шандели. Быть может, это лишь стечение обстоятельств, чего на свете не бывает, и все же надо узнать, что он делал в здании в тот день и в тот час.

На этот вопрос может ответить только ироничный денди Уильям Роско. А еще неплохо бы узнать, не он ли приобрел в банке «Чейз Манхэттен» целый набор чеков на имя Джона Ридли Эвенджа. Не исключено, что и это случайность, но если вместо второго имени написать инициал, как принято в Америке, то получится Джон Р. Эвендж.

Revenge.

Месть.

– Месть. Вот единственная причина. Тебе этот мотив знаком лучше, чем кому бы то ни было. Верно, Морин?

Морин промолчала, стараясь не смотреть в черный глаз пистолета и не поддаваться его гипнозу.

В голосе Уильяма Роско зазвучало вкрадчивое коварство.

– Скажи мне, Морин, когда тот убийца застрелил Коннора у тебя на глазах, разве вместе с болью не родилась у тебя в душе жгучая ненависть, неутолимая жажда мести? Разве ты сейчас не хочешь, чтобы он очутился здесь, перед тобой, и ты могла бы отплатить ему за все, что пережила по его вине, за те муки, которые будешь терпеть до конца жизни?

Хочу, больше всего на свете.

– Хочу, но это не моя привилегия, – солгала она.

– Ты не умеешь лгать, Морин. Не умеешь прятать огонь ненависти в глазах. Этот огонь никто не распознает лучше меня, во-первых, потому что мы на «ты» с ненавистью, во-вторых, потому что эти глаза дал тебе я.

Уильям Роско на несколько секунд замолчал – то ли размышляя, что ему делать дальше, то ли чтобы дать Морин время подняться с пола.

– Как самочувствие?

Как бы ни складывались обстоятельства, в голосе его поневоле звучала забота врача. Морин лишь кивнула; ее собственный голос застрял в саднящих складках гортани.