Мама - Алексей Гравицкий

Страна моя родная,

Ах, что ж ты делаешь со мной?!

Последняя песня, последние минуты. Последний глоток жизни. Пей, не напьешься. Грустно. Но так, наверное, и должно быть. Особенно если знаешь что-то, что неизвестно никому. И известно уже не будет, потому что конец света – мгновение. Осознать не успеешь, как уже провалишься в черноту небытия. Налетит вихрь, сметет горсткой пепла. Он знал это, как никто другой. Он единственный знал это на сто процентов. Оттого в сердце жила радость и боль, в горле стоял ком, а голос хрипел в последнем вздохе.

Последний выстрел с сердцем скрещен,

Неумолим прощальный взгляд,

Но дневники любивших женщин

Их для потомков воскресят.

Ах, боже мой, что б с нами было,

Когда бы это все не зря…

Когда бы разум не затмила

На башне красная заря?!

Кровавая, хмельная,

Хоть пой, хоть волком вой!

Страна моя родная,

Ах, что ж ты делаешь со мной?!

Он знал, что это будет, но, как и другие, не успел понять, как это случилось. Просто налетел вихрь, жаркой волной смел все, что попалось на пути, и унес в небытие горсткой пепла. Пепел от гитары, пепел от человека, пепел от города… Пепел… Тлен.

Кровавая, хмельная,

Хоть пой, хоть волком вой!

Страна моя родная,

Ах, что ж ты делаешь со мной?![19]

Взрывы следовали один за другим. Сперва исчезли как по мановению волшебной палочки, шесть городов в Европе и девять в штатах. Слава все-таки отдал приказ. Однако взорваны были не все города, какие запланировали. Кто-то из отправленных на позиции русских все же колебался. Потом исчез Белый город, превратившись в черную пустошь.

Те, кто сомневался, больше не сомневались. Оставшиеся четыре европейские столицы и три города за океаном прекратили свое существование. А потом…

Ядерное оружие нашлось даже в тех странах, где его по определению быть не могло. Нажимались «красные кнопки», летели крылатые ракеты, не срабатывали хваленые системы ПВО. Запад есть запад, восток есть восток. Кто это сказал? Теперь никто не вспомнит. Вспоминать некому.

Ракеты летели с запада на восток и с востока на запад. О чем думали люди, дергающиеся к «красным кнопкам»? Наверное, уже ни о чем не думали, просто панически рефлексировали в предчувствии конца света.

Кто там в Священном Писании обещал огненные реки? Их есть в нашем меню… Кушать подано, на обед конец света под маринадом и кара небесная в собственном соку… Садитесь жрать, пожалуйста.

…Как давно это было…

…Как странно все это было…

Водяная гладь мертвенно поблескивала на столь редком, тусклом, едва пробивающемся солнце. Огромный лайнер на этой безбрежной водяной глади казался маленькой щепочкой, плавающей в луже. Детским корабликом. А между тем, быть может, оставался последним местом, где сохранилась жизнь.

Кораблик жил. Жил, цепляясь за возможность жить. И это выживание было для обитателей корабля счастьем.

Они забрались в самый дальний закуток трюма. Сюда не заглядывали обитатели корабля. Даже свет и звук сторонились этого темного, пахнущего пылью угла. А они взяли да и забрались. Зачем?

– Зачем мы здесь? – спросила девочка.

– Это место пахнет тайной, – отозвался мальчик. – Слушай.

Он остановился, она замерла в шаге от него.

– Слышишь?

– Нет…

– Ну, как же, прислушайся, это Тишина.

– Ну тебя, – расстроено надулась девочка. – Говорил, покажешь секрет, а сам!

– Погоди, – заторопился мальчик. – Будет тебе секрет.

Он зажег маленький фонарик и шагнул вперед. Там лежали ящики со странными схематическими картинками и надпись «ЗАКАЗ № 7324-КН-43-ЛТА-82». Что означали эти картинки и эти цифры? Мальчик не знал. Он приподнял крышку ближнего ящика и потянул оттуда металлические детали, вымазанные солидолом и обмотанные ветошью.

– Что это? – удивилась девочка.

– Не знаю, – отозвался мальчик. – Но здорово, правда?

– Да ну тебя, – совсем расстроилась она. – Я-то думала, ты меня сюда для другого позвал.

– Для чего это? – растерялся он.

Она молча развернула его к себе, обняла, прижимаясь всем телом, и поцеловала в губы. Еще неумело, по-детски, но вместе с тем горячо и страстно. Упал на пол и погас фонарик.

Ее ладошки заскользили по его одежде, потом вдруг оказались где-то под ней, совсем рядом с телом. Все это было странно и непостижимо. Страшно и притягательно. Неизведанно.

– Что ты делаешь? – попытался воспротивиться он.

– Люблю тебя.

– Но так же нельзя…

– Почему?

– Потому… потому… не знаю… нам попадет за это…

– Боишься?

Голос ее усмехнулся в темноте, и он вдруг выдохнул бесстрашно и счастливо:

– Ну и пусть попадет.

Загадочные железяки, вымазанные солидолом, уже не казались такими интересными.

Море играло полутонами от глубоко-зеленого до прозрачно-лазурного. Легкими волнами накатывало на белоснежный песок и отступало, смывая следы и роняя белесые клочья пены. Чуть дальше от берега густо зеленел тропический лес, трепетали на ветру размашистые ветви пальм. Где-то далеко, за пальмами, стояло бунгало. Его не было видно, но оно там, Эл точно знала это.

Там, куда не дотягивалось море и где не было еще растительности, возвышался, словно утес, слегка ссутулившийся старик. Руки он сцепил на груди и с непроницаемым видом смотрел на девочку. Маленькая девочка с большим бюстом строила из белого песка белый город. Строила основательно, с видом рачительной хозяйки. Она очень устала, по лицу было видно, что устала. И вместе с усталостью на лице проступала гордость. Ей нравилась ее постройка.

Нравилась ли она наблюдавшему за ней старику? Кто знает. Но старик был недоволен чем-то. Суров и непроницаем.

Эл подошла ближе, пригляделась. Белый город был почти как настоящий. Жил. В нем даже жили какие-то крохотные человечки. Двигались как настоящие. Эл присела на корточки рядом с городом, пригляделась.

Среди крохотных жителей мелькнуло лицо. Скуластое, невыразительное, с бритой черепушкой и бычьей шеей. Затем еще одно и еще… лица различались, среди них выскакивали и снова пропадали смутно знакомые.

Вот похожий на тень человек с восточными чертами – араб.