Нутро любого человека. Дневники Логана Маунтстюарта - Уильям Бойд
Шрифт:
Интервал:
Бен ушел, Питер с Глорией поднялись в свой несомненно огромный номер, и на миг я, надевавший дождевик, остался в вестибюле один, и тут мне вдруг померещилось, будто я вижу входящую сквозь вращающиеся двери герцогиню Виндзорскую. Я замер на месте — но вскоре сообразил, что это просто еще одна тоненькая нью-йоркская дамочка с чрезмерно сложной прической, держащейся на голове, точно зацементированная. Я вспомнил, что у нее и Герцога здесь апартаменты. Надо бы не забывать об этом — и обходить „Уолдорф“ стороной.
Понедельник, 12 мая
Ситуация с Морисом разрешилась — во всяком случае, на бумаге. Теперь галереей управляю я; Морис подчинен мне и должен получать мое разрешение на любые покупки стоимостью выше 500 долларов. Ему выделен отдельный фонд в 5 000 долларов, который Морис может использовать по собственному усмотрению, — Бен будет его пополнять. Все это было сказано сегодня утром на совещании, прошедшем в ледяной обстановке, — с надутым, замкнутым Морисом. Бен говорил очень твердо, почти резко, и я вспомнил, что, конечно, Морис — сын не его, а Сандрин. Надеюсь, эта якобы независимость и якобы автономия Мориса удовлетворят. Я все же немного тревожусь.
Сегодня ранним вечером ужинал с Аланной и девочками. Гейл высыпала на нас кучу анекдотов и шуток, которые, по ее уверениям, придумала сама. Лучшая из них, повергшая нас на секунду в оторопь, была такой: „Как в Бруклине пересказывают алфавит?“. Перечисляют буквы алфавита, дорогая, сказала Аланна. Хорошо, и как же перечисляют буквы алфавита в Бруклине? „Гребанная А, гребанная Б, гребанная В“, — сказала Гейл. Аланна всполошилась, но я так хохотал, что ей не удалось даже притвориться разгневанной. Гейл призналась, что это она не сама выдумала.
Аланна упрашивает меня поехать в Спеллбрук еще на один уик-энд. Помимо того обстоятельства, сказал я, что ее отец питает ко мне отвращение, меня возмущает, что со мной обходятся, как с подростком, заставляя спать отдельно от нее. Мы взрослые, зрелые люди, мы любовники, почему мы не можем получить свою комнату? „Я его младшая дочь, — ответила Аланна. — Он думает, что вне брака у меня никакого секса нет“. Я сказал, что это нонсенс. Потом мне пришла в голову мысль. Если ей нужно регулярно видеться с ним, почему бы нам не снять для себя жилье где-нибудь неподалеку? Она сможет заглядывать к отцу, а мы — спать вместе. Неплохая идея, сказала она.
Пятница, 11 июля
Аланна на летние каникулы уехала с девочками в Коннектикут. Морис отправился в Париж, так что я остался на весь жаркий июнь присматривать за хозяйством и благодарить богов за изобретение кондиционера. Дел в этом месяце никаких: похоже все до единого художники Нью-Йорка перебрались на Лонг-Айленд. Может, и мне стоило бы повертеться там, понюхать что к чему.
Впрочем, вернулась Джанет — устроила прошлой ночью вечеринку в своей галерее. Фрэнк [О’Хара] тоже явился туда, игривый, назойливый, в стельку пьяный и очень загорелый. На полчаса зажал меня в углу, разливаясь соловьем о некоем варварском гении по фамилии Пейт, которого он откопал на Лонг-Айленде. „Слава Богу, наконец-то нашелся художник, у которого есть мозги“. Оттуда на квартиру к Джанет. Я никогда не планирую переспать с нею, однако, если она в настроении, устоять бывает очень трудно. Ты должен увидеть мой загар, сказала Джанет. Он у меня везде-везде.
Суббота, 16 августа
Спеллбрук. Аланне кажется, что она нашла дом в двух-трех милях от жилища ее отца — в деревне, именуемой Мистик. Я сказал, что он мне уже нравится. Сегодня во второй половине дня мы съездили туда с Арлен и Гейл. Это маленькое гонтовое бунгало, стоящее в окружении карликовых дубов несколько в стороне от береговой дороги. Пологая двускатная крыша, длинная застекленная терраса спереди и печь из бутового камня сзади. Две спальни, ванная, большая гостиная с камином. Длинная узкая кухня на задах глядит на захудалый, запущенный сад. Дому, наверное, лет шестьдесят, говорит Аланна, воображая, — лапушка, — что это привлечет меня, европейца с моей многовековой культурой. Внутри все работает — вода, электричество, отопление, — так что здесь можно жить и зимой. Я вижу себя в нем — без усилий, — хотя какой-то тревожный звоночек и звякал у меня в голове, пока мы вчетвером, плюс агент по недвижимости, обходили дом. Логан с его прото-семейством… „Смотри, Логан, — крикнула Гейл, — тут тоже комната, ты можешь устроить в ней свое логово“. Действительно, маленькая чердачная комнатка под скатом крыши, со слуховым окном, из которого открывается далекий вид на пролив, отделяющий Блок-Айленд от материка. На меня вдруг накатили образы моей комнаты на Мелвилл-роуд, кровель Баттерси в ее окне. И при воспоминании о прежней жизни глаза мои наполнились слезами. Аланна увидела это и просунула свою ладонь в мою. „Ты прав. Мы могли бы быть счастливы здесь“, — сказала она. Гейл взяла меня за другую руку. „Пожалуйста, Логан, пожалуйста“. „Решено“, — сказал я.
Я настоял, что сам буду вносить всю ренту — 1200 долларов в год, — на самом-то деле, я себе этого позволить не могу, однако теоретически оно делает дом моим, а не принадлежащим мне и Аланне. Кого я обманываю?
Гейл сказала сегодня вечером Фитчу: „Логан снял для нас дом в Мистик“. Тот мрачно взглянул на меня: „Кто колонизатором был…“. Старый козел пребывал нынче вечером в кислом настроении. Мы молча сидели вдвоем — девочки в постели, Аланна прибиралась на кухне, — он возился со своей нелепой трубкой, выскребая чашечку, уминая грубый табак.
Потом спросил: „Вы знаете Банни Уилсона[169]?“
Я ответил, что знаю, кто он, читал многие его книги. Еще один записной член клуба англофобов.
— Блестящий ум, — сообщил Фитч, извергнув в потолок синеватый клуб ароматного дыма. Затем ткнул в меня черенком трубки: — Когда произошла английская революция?
— 1640-й. Оливер Кромвель. Казнь Карла I. Протекторат.
— Неправильно. Революция произошла в 1787-м. Именно тогда англосаксонская буржуазия создала новое общество. У вас все еще ancien régime[170], и всегда был, со времен Карла II. На самом деле, ваша революция произошла здесь, по другую сторону Атлантики. Вот почему вы на нас так обижены.
— Мы вовсе на вас не обижены.
— Конечно обижены. Об этом и говорит Банни. Сейчас вы имеете два раздельных англоязычных общества, выросших в 1785-м из общего корня. Наше — революционное, республиканское, ваше стоит за статус-кво и королевскую власть. Поэтому нам никогда не поладить.
— Простите, но, — при величайшем моем уважении, — мне это представляется полной чушью.
— Именно этих слов я и ожидал от англичанина вашего происхождения и образования. Видите? — он разразился лающим смехом. — Вы просто-напросто подтвердили мою правоту.
Я не стал мешать ему и дальше нести этот бред. На самом деле он — старый, предосудительный ПИЗМ.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!