Семь главных лиц войны. 1918-1945. Параллельная история - Марк Ферро

Геббельс, Гиммлер и Борман играли в великих чистильщиков. Вместе с Гитлером они были уверены, что военные затеяли заговор не для того, чтобы предотвратить катастрофу тотального поражения, а, наоборот, что сами поражения явились результатом предательства военных.

Партия руководила и военными, и беспартийными высшими должностными лицами, служившими связующим звеном с гражданским обществом, — такими, как Ламмерс и Шпеер. Подведомственную им рабочую силу Геббельс и Гиммлер хотели использовать для вооруженной обороны рейха. У Гитлера оставалось все меньше средств для разрешения внутренних раздоров, но он отчаянно не хотел урезать полномочия Геринга, которого немцы ввиду его сибаритства считали теперь неспособным восстановить люфтваффе: общественное мнение обвиняло его в том, что воздушные силы потеряли боеспособность и не могут защищать немецкие города.

С тех пор Гитлер видел предательство повсюду: как среди своих союзников, все более от него отдалявшихся, так и среди военных высшего ранга, которых он подозревал в участии в заговоре. Самоубийство маршала фон Клюге после того, как фюрер отказал ему в эвакуации из Фалезского мешка в июле 1944 г., еще сильнее разожгло его ярость, убедив его, что офицеры не только участвовали в заговоре, но и готовятся вступить в переговоры с союзниками.

Сдача генерала фон Хольтица (на Монпарнасском вокзале в Париже) 25 августа добавила Гитлеру истерического недоверия в отношении самых лучших его генералов. Хольтиц не подчинился приказам фюрера разрушить Париж, так же как ранее другие немецкие офицеры отказались разрушить Киев и Ленинград.

Немецкие армии отступали и на востоке, и на западе. После высадки в Провансе, битвы за Эльзас и потери Варшавы Гитлер рассчитывал подняться на ноги, надеясь на «неизбежный» раскол в стане союзников между англо-американской и советской сторонами, а также на свое новое секретное оружие «Фау-2». И еще больше — на наступление, которое он готовил в секрете с новым командующим сухопутными войсками генералом Моделем. Это наступление должно было полностью изменить ситуацию. Сильно постаревший Гитлер все же обрел бодрость, необходимую для подготовки наступления. Он пояснял: «Очень важно время от времени лишать врага уверенности, давая понять с помощью шоковых наступлений, что реализация его планов изначально невозможна. Успешной обороной никогда его в этом не убедить. На войне окончательное решение принимается только тогда, когда один либо другой признает, что не может выиграть… Что бы ни делал враг, пусть не надеется на капитуляцию — никогда. Никогда!»{379}

Наступление в Арденнах 16 декабря 1944 г. началось потрясающе успешно: немецкие «коммандос», говорившие по-английски и одетые в американскую форму, просочились за линию фронта под руководством Отто Скорцени. Эффект внезапности позволил 250 тыс. немцев атаковать 80 тыс. американцев, в то время как на Лондон и Антверпен были запущены «Фау-2». Немцы уже мечтали сбросить в море целую армию. Но погода прояснилась, англо-американская авиация смогла собраться и остановить наступление. Гитлер обратился к немецкому народу, чтобы выразить свою решимость.

А тем временем пал Будапешт, при штурме которого соотношение танков составляло семь к одному в пользу русских, артиллерийских установок — двадцать к одному. Русские подходили к Одеру… но Гитлер не разрешил Гудериану перебросить войска с запада на восток.

По-прежнему приказывая сражаться шаг за шагом, никогда не отступая, Гитлер утвердил в марте 1945 г. директиву «О выжженной земле». Он узнал, что немцы сдаются в плен американцам или французским внутренним силам, как, например, колонна «Эльстер» (порядка 10 тыс. чел.). Гитлер считал этих солдат и офицеров предателями, нелюдями. Они были не готовы к самопожертвованию, недостойны своего фюрера.

Альберт Шпеер отверг тактику «выжженной земли» — полное разрушение всей Германии, ее подземных и других заводов, обеспечивавших мощь вермахта. Следовало, по его мнению, положить конец несчастью, которое привело к эвакуации 20 млн. немцев из крупных городов (к примеру, из разбомбленного Дрездена).

С немцев было довольно.

После Шпеера, решившего не подчиниться приказам фюрера, такие маститые нацисты, как Гиммлер и Геринг, попытались за спиной Гитлера начать переговоры с союзниками, чтобы предотвратить крах.

Гитлер говорил, что хочет (наподобие сверхчеловека Ницше) поспорить с историей, рассматриваемой как падение в небытие. Немецкому народу предстояло первым провалиться в эту бездну, как в «Парсифале» Вагнера.

Он и провалился.

Всего за восемнадцать дней умерли трое из главных действующих лиц войны: Рузвельт скончался от болезни 12 апреля 1945 г., Муссолини был казнен и подвешен за ноги 28 апреля, Гитлер покончил с собой 30-го. В должной ли мере такая скоротечность событий отмечена историками?

Кадры кинохроники свидетельствуют, что в Ялте в начале 1945 г. Франклин Рузвельт имел очень усталый вид: лицо его выглядело изможденным, а по ходу конференции он часто отлучался с заседаний из-за болезни. По возвращении в США 17 марта на праздновании сороковой годовщины своего брака он вдел в петлицу пиджака бутоньерку и, казалось, находился в лучшем состоянии. Затем он уехал отдыхать в Ворм-Спрингс. Однако Роберта Шервуда, записывавшего его речи, и Генри Моргентау, с которым Рузвельт говорил о будущем Германии, пугали его дрожащие руки и затрудненная речь.

В Ворм-Спрингсе с ним были двоюродная сестра и близкая подруга Люси Мерсер Резерфорд, попросившая Элизабет Шуматофф нарисовать портрет Рузвельта. Внезапно Рузвельт приложил руку к виску: «У меня страшная боль в затылке». Это оказались его последние слова, после которых он осел в своем кресле. Люси Резерфорд тактично исчезла, из Вашингтона вызвали супругу президента Элеонору Рузвельт. Она тут же села в самолет, но, когда прибыла на место, ее супруг уже был мертв. Элеонора устроила дочери скандал за то, что та скрыла от нее присутствие Люси, затем все успокоилось — на время похорон.

Вице-президент Гарри Трумэн, которого до сих пор держали в стороне от любого решения и любой информации, взял бразды правления в свои руки с 13 апреля; он поклялся на Библии (беспрецедентно!) в верности Конституции и, повторив то, что ему рассказала Элеонора Рузвельт, добавил, что президент «умер как солдат»{380}.

В Лондоне Уинстон Черчилль, как и все, ничего не знал о Гарри Трумэне и не стремился повстречаться с ним на похоронах. Совершенно ошеломленный смертью своего большого друга, он решил не пересекать Атлантику. К тому же Англию на прощальной церемонии могли представлять Идеи, который собирался лететь в США для подготовки конференции в Сан-Франциско, и уже находившиеся в США лорд Литтлтон, лорд Крэнборн и майор Эттли, глава оппозиционных лейбористов{381}.

В Париже де Голль прекрасно знал, что на совещании в Ялте, куда его не позвали, Франция получила право на оккупационную зону в Германии вопреки мнению Рузвельта и Сталина. Гарри Хопкинсу, Идену и Черчиллю пришлось убеждать американцев и русских. В особенности же де Голль обиделся на Рузвельта за то, что на обратном пути из Ялты тот «пригласил» его — его, де Голля! — в Алжир, на французскую территорию! И наприглашал туда еще глав арабских государств, включая правителей Ливана и Сирии. Тем не менее по смерти Рузвельта де Голль отдал дань его памяти. «Это был настоящий аристократ, оказавший Америке неоценимые услуги», — признавался он Анри Дондьё де Вабру. О чем сожалел де Голль? О том, что Франклин Делано Рузвельт так и не понял мотивы, побуждавшие де Голля к действию{382}.