Собор. Роман о петербургском зодчем - Ирина Измайлова

– Ты… Днем?! Но ведь там стреляли!

Элиза засмеялась:

– Ах, как испугался! Но вот же я, цела… Я не могла не пойти туда, Анри, ну ты же понимаешь… Я знала, что и ты ведь тоже там. Правда, тебя я там не видела. Но зато увидела, что творится на изгороди твоего строительства, и поняла, что ты уже там. И тогда ушла.

– Дрянная, сумасшедшая девчонка!

И он с возмущенным видом отвернулся к камину.

Элиза тоже встала, знакомым движением сзади обняла плечи мужа и стала ластиться, ероша левой рукой волосы на его висках, слегка касаясь губами его щеки, грея ее дыханием.

– Извини, Анри, не сердись на меня, пожалуйста… Я же циркачка… Натура такая. Зачем ты женился на циркачке?

– Лучше никого не нашел! – по-прежнему сердито ответил Огюст, но тут же обернулся. – Элиза, Элиза! Кто бы мог подумать, что здесь это произойдет… Ах, как странно, как дико! Как страшно…

– Ты осуждаешь их? – тихо спросила она. – Тех, кто восстал?

Огюст вспыхнул:

– Конечно да! Для чего они пролили кровь? Для чего подставили мирных людей под картечь? Или им неизвестно, что революции – это кровь? Или кровью можно добиться добра?!

– Но они хотели отмены рабства, Анри!

– Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? – спросил Огюст.

На миг Элиза смешалась, потом решительно ответила:

– Об этом говорили там, на площади.

– Ты не так хорошо понимаешь по-русски, чтобы разбирать быструю речь, Лиз. Кто сказал тебе? – настойчиво спросил Монферран.

Но она упрямо мотнула головой:

– Слово «рабство» я хорошо понимаю. Вспомни, как Сухоруков кричал: «Это мой раб!» – когда бил Алешу головой о карету… Анри, ты же сам считаешь, что рабства в цивилизованной стране быть не должно!

– Тише! – Он схватил ее за руки и притянул к себе, будто испугался за нее. – Тише, Лиз, тише… Да, да, я считаю так, но я считаю, что этот вопрос можно решить без революций. Они слишком дорого обходятся. Во Франции революция уничтожила культуру, убила веру в Бога! Послушай, Лиз, давай не будем об этом говорить… Прошу тебя. Если Луи спит уже крепко, то я пойду на него взглянуть, и давай ляжем. Да?

– Да… Да, конечно, – прошептала Элиза и опустила погасшие в одно мгновение глаза. – Да, пойдем к Луи.

Детской в квартире на Большой Морской прежде не было. Огюст сам ее сделал, пригласив для этой цели двоих рабочих, которые попросту отгородили стеной дальнюю часть коридора с небольшим окном, а дверь библиотеки, оказавшуюся за новой стенкой, перенесли правее, прорубив новый дверной проем. Маленькая квадратная комнатка была обита золотистым штофом и украшена изящнейшими барочными орнаментами. Пол ее целиком покрывал ковер со светлыми акварельными узорами, и посреди этого ковра, в сплетении вытканных на нем розовых кустов, стояла, окутанная дымом кисеи, белая, невесомая колыбелька.

Войдя в детскую, Элиза тихо откинула край полога.

Кудрявая головка ребенка была немного повернута к двери, и вошедшие увидели серьезное личико, с приподнятыми, будто в минуту сомнения, бровками, казалось прорисованными коричневой тушью. Самый Курносый Из Всех Носов (так прозвал Огюст нос своего сына) безмятежно сопел, ибо Луи не знал и не ведал о потрясениях, свершившихся в этот день. Ему просто не было до них дела.

Несколько минут муж и жена стояли над колыбелькой, держась за руки, ничего друг другу не говоря. Потом Элиза опустила полог и потянула Огюста за руку, шепнув чуть слышно:

– Идем… Не то проснется. Он стал просыпаться от взгляда.

Они уже выходили из комнатки, когда над входной дверью залился звонок. Элиза вздрогнула и вся напряглась, и Монферран почувствовал, как задрожала ее рука в его руке.

Из комнатки в другом конце коридора выскочила Анна, подбежала к двери, спросила:

– Кто? – и ей что-то ответили, но что именно, слышно не было. Однако девушка отшатнулась от двери, кинулась к хозяевам и, дрожа с ног до головы, пролепетала:

– Это… полиция!

– Ну и что? – зло проговорил Монферран. – Подумаешь, событие! Теперь, наверное, по всем домам, что ближе к площади, будут ходить. Однако мы не так уж и близко… Открой!

– Нельзя, барин! – вскрикнула Анна и вдруг расплакалась. В коридор вышел Алексей и, глянув на дверь, над которой опять забрякал колокольчик, перевел взгляд на Элизу.

– Что делать, Элиза Эмильевна? – спросил он спокойно.

Услышав Аннино «нельзя, барин», Огюст догадался о том, что случилось, но все же отшатнулся, когда Элиза, повернувшись к нему, тихо и твердо произнесла:

– Анри, в твоей библиотеке… там – раненый офицер. Я подобрала его на лестнице, за три часа до твоего прихода, когда в очередной раз выходила тебя встречать…

У Монферрана на мгновение явилось желание непристойно выругаться, однако оно мелькнуло и исчезло, а в сознании вдруг возникла странная мысль: «Когда-то такое уже было. Когда же? Ага, помню! Это когда за Тони гнались жандармы. Ну да! В самом деле похоже!»

Колокольчик опять стал надсаживаться. Огюст подошел к двери и спросил, наклонившись вперед, не повышая голоса:

– Что надо? Кто такие?

– Прошу прощения! – отозвался из-за двери хрипловатый голос. – Полиция, сударь. Приказано квартиры все осмотреть. Днем дворник видел у вашего крыльца подозрительное лицо. И кровь у вас на лестнице. Откройте. Мы бунтовщиков ищем. Цареубийц.

– У нас таких нет, – спокойно сказал Монферран.

– Август Августович, – зашипел ему в ухо Алексей. – Я скажу, что это я впустил его, а вы не знали…

– Молчи! – Огюст резко обернулся, взгляд его стремительно пронесся по коридору. – Молчи уже…

– Откройте, сударь, – снова настойчиво проскрипел голос за дверью. – Мы посмотрим и уйдем.

– Да не може у их быть, – донесся еще один голос, и Монферран узнал здешнего дворника Игнатия. – У кого угодно, да не у их… Это ж человек известный, строитель. Чего ему бунтовщиков прятать?

– Мне велено все осмотреть! – отрезал хриплый.

И тут Огюст толкнул Алексея в плечо и шепнул ему:

– Быстро, Алешка, быстро! Часы к двери!

Алексей понял приказ и живо метнулся к высоченным старинным часам, что стояли у стены посреди коридора. Эти музыкальные часы-шкаф Монферран, не удержавшись, купил год назад на какой-то распродаже и установил в коридоре, ибо для любой из комнат они были велики. Часы были настоящим произведением искусства, их оформление приводило в восторг всех, кто приходил в гости к Монферрану, однако били они так громко, что будили всех в квартире, и Огюст вскоре, поковырявшись в механизме, лишил их боя.

Зная, как тяжел громоздкий шкаф, архитектор подскочил к слуге и помог ему сдвинуть часы с места. В несколько секунд они передвинули их на две сажени вправо, и шкаф заслонил и совершенно скрыл дверь библиотеки, притиснувшись к стене детской.