Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

– И мы – из смоленской.

– Погодь-ка, дядько Опанас, – подал голос другой всадник, помоложе, – Кажись, я его знаю. Да. Так и есть. Видал как-то с Ирчембе-огланом.

Вот тут Павла отпустило:

– Так это ж мой друг!

– Тогда пошли, еще хорошо, что ты на нас нарвался. Нехристи с жутью добычу делят, девку б у тебя отняли – и не спросили бы.

Конечно, о костеле Святого Анджея пришлось забыть. Да и что там потом делать? Оставаться в разоренном Кракове, в чужой земле, так вот – без роду, без племени. Зачем она, чужая-то земля, когда своя имеется? Тем более – людишек своих из заложников выручать надобно.

– Вы езжайте, вои, а мы уж потихоньку следом.

Махнув всадникам, Ремезов обнял за плечи Полину: все же пусть будет так, как она решит:

– Ну, милая… беги в костел. И прощай!

Девушка нахмурилась, сверкнула очами:

– Чего это ты меня гонишь? Боярин… Павел, сын Петра Ремеза. Не с Заболотицы ли? Боярин Онфиме Телятников, часом, не твой сосед?

– Мой.

– Что ж не сказал?

– А ты спрашивала?

– Господи… – замолчав, девушка пристально посмотрела на Павла. – Так вот ты кто… А я ведь от тебя сбежала! Ну, и от дядюшки заодно. Какой ты…

– Какой?

– Вовсе не такой, каким я тебя представляла… эх, знать бы… – Полинка смущенно опустила глаза и зарделась.

Потом прошептала:

– В опасные ты игры играешь, заболотский боярин. Не заиграться бы. Ну, скажи – что нынче надумал?

– Как в костел стучать – знаешь? – тихо поинтересовался молодой человек.

– Знаю.

– Ну, так беги! А со мной – ты права – слишком опасно. Не знаю, буду ли жив.

Девушка с удивлением вскинула брови:

– Так ты что же, не в костел?

– Не в костел. Там и так спасутся, недолго уже сидеть. А мне своих людей выручать надо. Выручить и возвратиться домой.

– За болота?

– Туда.

Помолчав, Полинка покусала губу, а потом резко привлекла к себе Ремезова:

– Слушай, Павел. Возьми меня с собой. Что смотришь? Мне ведь тут жизни не будет – болеславовы родичи не дадут, те еще… Да и надоело здесь, на чужбине. По родным местам соскучилась. Да и кто я здесь? А там… Онфима-то Телятникова земли – на самом деле – мои. Да, да, не удивляйся!

– Так ты у нас, выходит, боярыня?

– Своеземцы мы, однако ж не простолюдины, нет.

– Что тогда убежала-то?

– Я ж сказала уже – от тебя.

– И теперь со мной назад просишься?

– Да, так. Прошусь. А не возьмешь, так одна в родные места подамся.

– Ох, чудо-то! Одна-то ведь не дойдешь. Не знаю даже, что с тобой и делать.

– Так не возьмешь?

– Эх, – Павел вздохнул и, вдруг подмигнув девушке, улыбнулся. – Ну, пошли, что уж. Куда тебя девать?

Скакавший позади всех всадник поворотил коня, обернулся:

– Ну, где вы там?

– Идем уже, идем.

Морские волны ласково лизали теплый белый песок, в лазурном небе ярко сверкало солнце, лишь росшие рядом на холме редкие средиземноморские сосны – пинии отбрасывали благодатную тень. Впрочем, морской бриз тоже приносил приятную свежесть, да и не так далеко, на востоке, синели горы, к которым жались белые, с красными черепичными крышами, домики – совсем, как на картинке или рекламном проспекте какой-нибудь туристической фирмы.

Шумело море. Безоблачное небо – синее и высокое – выглядело столь безмятежно, что не хотелось думать ни о чем. Да-да, не думать, просто лежать и…

Павел протянул руку, погладив Полинку по спине:

– Не сгоришь, милая?

– Нет, – девушка лукаво прищурилась, красивая, словно упавшая на берег луна.

– Может, еще искупаемся? – приподнявшись на локте, молодой человек пощекотал любимую меж лопаток… знал – Полине – той Полине – это безумно нравилось, и, мало того, что нравилось, но и…

Девушка вздрогнула, вытянулась на песке – нагая прелестная статуя с золотистою кожей… перевернулась – и Павел тут же принялся целовать ей грудь…

– Что ты делаешь… что… – Полина облизала губы.

– Вот видишь, как хорошо, что мы взяли с собой циновку.

– Почему это хорошо?

– Песок-то горячий – опалила бы плечи, милая!

– Почему пле… Ах! Какой ты…

– А ты какая горячая!

– И ты…

– И кожа, как шелк…

– Ой, щекотно! Ну, говорю же… Ох…

Влюбленные уже ничего больше не говорили, лишь ласкали друг друга, да так, что очень скоро обоим стало жарко уже не от солнца – от ласк. Темные волосы девушки разметались по плечам и циновке, жемчужно-серые глаза блестели… а вот уже задрожали ресницы… И снова поцелуй, и вот…

И вот уже не осталось ни теплого моря, ни пляжа, ни неба с жарким, припекающим плечи солнышком, лишь только двое – Полинка и Павел – и прерывистое, в такт бушующей страсти, дыханье, и бьющиеся в унисон сердца… и…

И словно сорвавшееся, улетевшее в поднебесье сознание… и такое счастье, которого Ремезов давно уже не ощущал.

– Ну, что, пойдем-ка теперь, нырнем?

– Да ну тебя… – девушка все же выглядела смущенной, в чем тотчас же и призналась. – Знаешь, сама не понимаю, почему я вот так, с тобой… Почему мы лежим тут, нагими… зачем я вообще сюда пошла?

– Потому что я люблю тебя… и всегда любил.

– Что?

– Потому что я люблю тебя!

– Что ты сказал? Ну? Не молчи же! Скажи еще раз, громко!

– Потому что я люблю тебя-а-а-а-а!!!

Гулкое эхо отразилось от горных кряжей, вернулось, пронеслось над волнами и затихло в сверкающей лазурной дали.

– Потому что я люблю ее!!! Все знают, все!

– Дурачок, – девушка засмеялась и вдруг с тревогой посмотрела вдаль.

На песчаной косе появился отряд всадников, и влюбленные быстро оделись, спрятались за кустами магнолий.

– Лошади низенькие, монгольские, – шепотом промолвила Полина.

– Лошади низенькие… а всадники – наши, – узнав своих, Павел с облегчением перевел дух.

Первым, в щегольском трофейном плаще – несся верный оруженосец Неждан, следом – Окулко-кат с закинутыми за плечи гуслями, а уже за ним – наемник Митоха с Микифором, Нежила и прочие.

– Чего это они? – Полинка вскинула брови. – Тоже купаться?

– А, может, с вестью какой?