Река без берегов. Часть вторая. Свидетельство Густава Аниаса Хорна. Книга первая - Ханс Хенни Янн

Он говорил очень спокойно. Мне казалось, что себя он не включает в судьбу людей. Как будто тихое «мы» слетает с его губ только из вежливости… Теперь он замолчал. Я стал совершенно безвольным. Но исчезли и мои желания, и многословные мысли. Я больше не боялся, что меня убьют. Я сказал себе: «Это случится когда-нибудь позже. Случится, но не теперь. Когда-нибудь позже…»

— Я прилагал усилия, чтобы сохранить эту жизнь, — начал Старик снова. — Хотел увидеть, как такая красота принесет плоды. Я хотел быть шутом и стать дедушкой…

— Так она правда ваша дочь? — вырвалось у меня.

— Я в это верю, — сказал он. — Вы же верите, что тот темнокожий человек — ваш брат! Мы таким образом помогаем себе… Но она не хотела того, чего хотел я. Она любила не знаю кого. Ее слабая головка хотела не знаю чего. Она хотела закутаться с ног до головы и стать монашенкой. Хотела покорствовать слову, а не жизни. Я предоставил ей наилучшие возможности для земной любви; но она противилась. Поскольку же я могущественнее, чем она, она чувствовала, что должна будет уступить. И чтобы все-таки воспротивиться мне, чтобы меня наказать, она приняла яд. Так вот и получилось, что я отрезал ей голову и руки и уберег от тления то, что казалось мне более ценным, чем голова и руки… Но теперь мне и это уже почти безразлично. А вскоре будет безразлично совсем.

Он внезапно воздвигся передо мной — большой и гордый, каменно-крепкий и состоящий из плоти. Его зеленые глаза сияли, как звезды.

— Женщина создана для мужчины, давайте же их соединим. Похороним в одном гробу. — И чуть тише прибавил: — Ей больше нельзя оставаться здесь.

Я не понял сказанное. Он, видимо, прочел это по моему лицу. И строго повторил:

— Его, вашего брата, и ее, мою дочь, мы соединим.

Я вскочил со стула.

— Нет! — крикнул.

— С вами трудно иметь дело, — сказал он разочарованно. — Как бы то ни было, — начал он, после паузы, снова, — вы не сможете воспрепятствовать тому, что они будут похоронены вместе, бок о бок. Вы в любом случае не можете ничему воспрепятствовать. С помощью скальпеля я добьюсь всего, чего захочу. Я могу сложить в одну бочку ошметки двух тел и распорядиться, чтобы ее увезли. Что вы знаете о кладбищах? Там много чего покоится… рядом, одно на другом, вперемешку: ненависть, любовь, разврат, кровосмешение, и все это уже стало землей. — Внезапно его голос загрохотал: — Вы глупы, глупы, глупы! Можно подумать, останки вашего склизкого брата пахнут лучше, чем останки любой другой плоти!

— Возможно, у него была другая возлюбленная, — сказал я с усилием.

— И что, она его оплакивает? Не танцует ли она уже с другим парнем? Если нет, то скоро будет. Это же так понятно… В любом случае она не захочет лечь, как подстилка, под червей, выползающих из его сердца… — И он крикнул: — Самая прекрасная женщина станет полушкой для трупа жалкого бастарда, в чьих жилах смешалась кровь трех отцов. Ради такого я готов умереть, в этот самый миг!

Меня его голос нисколько не взволновал. Я даже не почувствовал головокружения и потому набрался мужества, чтобы дать отпор.

— Это не подходящий любовник для вашей дочери, — сказал я. — Найдется какой-нибудь другой.

Моя реплика, казалось, окончательно вывела доктора из себя.

— Один гроб, — взревел он, — я уже для своей девочки оплатил. Ее голова получила церковное благословение. Была вырыта могила. Для покойницы читали мессы. Больше я ничего никому не должен.

Невольно я перевел взгляд на покойницу, которая в своей льдистой расчлененности все же лежала передо мной как потрясающе соблазнительный торс. И я не устоял. Сказал довольно громко:

— Вы меня убедили. Можно обойтись одним гробом. — И как только я произнес это, мои руки коснулись безглазого тела, которое больше ничему не могло противиться, ибо лишилось даже окоченевших рук. Но круглящаяся плоть холодно и непреклонно оттолкнула мои пальцы…

— Думаю, я и сегодня ничему не научился, — сказал я Старику.

— Вы навсегда останетесь не поддающимся обучению. Но вы в этом мире ничего не измените, предупреждаю уже сейчас. — Он произнес это спокойно. И поднял меня со стула, как если бы я был куклой.

— Пойдемте, — сказал. — Мы должны доставить сюда вашего брата, чтобы эти двое успели познакомиться.

— И чтобы оба окаменели! — прибавил я.

— Вы не лишены опыта в том, что касается зла, — сказал доктор, — но великий грешник из вас не получится.

Мы погрузили Аугустуса на носилки и снесли его вниз, в подвал. Доктор потушил свет и очень тщательно запер дверь. Он вновь привел меня в маленькую комнату, где прежде начал допрашивать. Он опять сел за письменный стол, а я — на деревянную скамью. Наконец он сказал, и его голос прозвучал так чуждо, будто мы с ним никогда прежде не разговаривали:

— Расходы на похороны оплатите вы. Поскольку вы здесь чужой, я сам выберу место захоронения, извещу священника и дам заказ гробовщику…

Он произнес еще несколько фраз. И внезапно исчез, так что я даже не заметил его ухода. На пороге возникла монахиня. Она сказала надтреснутым голосом:

— Господин профессор просит вас покинуть дом. Он ждет вас завтра, в одиннадцать утра.

И протянула мне лист бумаги, обрамленный черной рамкой. Я не сразу понял, что это счет за похоронные услуги. Итоговая сумма оказалась высокой. Когда я выходил из комнаты, монахиня вручила мне еще и маленький, перевязанный бечевкой пакет. О его содержимом я догадался сразу.

* * *

(Я хочу вставить сюда одно наблюдение.

Я был в Гете{198}. По дороге домой — влажный снег, солнце, исчезнувшее на западе, узкий полумесяц увеличивающейся луны, тоже на западе: и странно светящиеся облака на юге. Поначалу я думаю, что это отражение луны и заходящего солнца, отбрасываемое на дымку тумана. Но внезапно вижу узкую светлую полосу, которая тянется с запада на восток, через точку зенита. Я опять думаю о дымке, на которую падают лучи. Но от уже вспыхнувших звезд исходит такой непривычно концентрированный свет, что в голову приходит мысль о чудовищном хвосте кометы — именно той кометы, которая в эти дни должна быть видимой. Я несколько десятилетий назад видел комету Галлея… Эту великую малость… Я останавливаюсь посреди дороги, смотрю вверх. Вижу, как светящаяся полоса изгибается в параболу. Я пугаюсь. Так быстро облака не плывут. Иду дальше. Немного не доходя до холма, на котором стоит церковная мельница, я вижу, как на юго-востоке падает ярко сверкающая звезда. Я спешу взобраться на холм. Но звёзды больше не падают. За несколько сотен метров до церкви я вижу, что на востоке поднимается багряное зарево, как бы от чудовищного пожара. К багряному подмешивается что-то черное — наподобие чада. В конце концов зарево поднимается вверх. Как чудовищная радуга, только кроваво-красная. Теперь я точно знаю, что это северное сияние, пришедшее с востока{199}. Не меньше четырех гигантских белых бахромчатых занавесей натянуто между востоком и западом. Перпендикулярно к ним — лучи, будто отбрасываемые небесными прожекторами. На мгновение возникает половинка светящегося полушария, открытая в сторону юга; потом она опускается к северному горизонту. На западе небо жутковато окрашивается багряным, как прежде было на востоке. Я пытаюсь измерить силу света. Я могу читать буквы средней величины, хорошо вижу линии на своей ладони. Потом свечение блекнет, распадается. Все вместе длилось часа полтора…