Четвертый крестовый поход - Джонатан Филипс

Чтобы неприятные известия не распространялись, император обратился к отчаянной уловке. Отрицая действительность, он уверял в том, что одержал победу. На вопросы же об иконе и императорском штандарте он отвечал, что они были убраны для большей сохранности. В скором времени у этой версии появились сторонники, но сокрыть в стенах Константинополя рассказ об исходе схватки было невозможно. Вскоре в лагере крестоносцев пронесся слух о том, что император говорит о своей победе, отрицая потерю иконы и штандарта. Наверняка такая бравада вызвала у латинян изумление, которое вскоре сменило понимание необходимости расставить точки над «i».

У крестоносцев была редкая возможность продемонстрировать истинное положение дел. Они решили предать огласке правду, представив Мурзуфла в невыгодном свете. Венецианцы подготовили галеру и поместили на носу императорский штандарт и икону. Трубя в трубы, чтобы привлечь внимание, они медленно двигались вдоль городских стен на удивление собравшимся толпам. Горожане узнали икону и штандарт. Обман Мурзуфла открылся, разгневанные люди называли его лжецом. Император делал неуклюжие попытки объясниться, надеясь сплотить горожан обещаниями свирепой мести врагам.[508]

Почти сразу же Мурзуфл предпринял еще одну попытку использовать суда-брандеры, но и она не увенчалась успехом. Понимая, что военные неудачи наносят ущерб духу греков, а не могуществу крестоносцев, он решил использовать менее воинственную тактику. 7 февраля он направил в лагерь крестоносцев посланников, прося дожа прибыть на встречу. Мурзуфл считал Дандоло менее привязанным к Алексею, чем, к примеру, Бонифация Монферратского. Кроме того, дожа уважали за мудрость и предусмотрительность.

Дандоло взошел на борт галеры и направился через Золотой Рог к месту близ монастыря святых Косьмы и Дамиана, расположенного к северу от городских стен. Кроме того, залив также пересек конный отряд крестоносцев, чтобы присутствовать при переговорах. Мурзуфл выехал из Влахернского дворца и спустился к берегу, где и состоялась встреча. Никита Хониат и Балдуин Фландрский приводят ее описания. В общих чертах они похожи, хотя, естественно, представляют диаметрально противоположные точки зрения. Балдуин сообщает, что Дандоло понимал, насколько опасно доверять человеку, уже преступившего через присягу, отправив своего правителя в темницу, и пренебрегавшего переговорами с крестоносцами. Тем не менее, дож выступил с нереальным, хотя и примирительным предложением. Он просил Мурзуфла освободить Алексея, гарантировав ему прощение. Дандоло пообещал, что крестоносцы будут снисходительны к Алексею, понимая, что его неразумие вызвано поспешными и неправильными суждениями, свойственными молодости.

Однако за внешней вежливостью крылась угроза. Сейчас крестоносцы диктовали условия, и Дандоло говорил о снисходительности и сохранении мира. Недавний военный успех уроженцев Запада и невероятный беспорядок в Константинополе дали им преимущество, казавшееся немыслимым несколько недель назад. Подлинным требованием, скрывавшимся за вежливыми фразами дожа, был возврат к выполнению сделанных Алексеем обещаний, обеспечение военной поддержки экспедиции на Святую землю и подчинение православной церкви Риму. Балдуин Фландрский отмечает, что Мурзуфл не дал вразумительного ответа на предложения дожа, но, отвергнув их, «избрал собственную гибель и падение Греции».[509]

Для византийца Никиты Хониата выдвинутое дожем требование вовсе не казалось разумным. Возврат к прежним ненавистным условиям, отягощенным требованием немедленной выплаты пяти тысяч фунтов золота, представлялся совершенно неприемлемым. Никита коротко отмечает, что условия крестоносцев «унизительны и неприемлемы для тех, кто испробовал свободы и привык отдавать распоряжения, а не подчиняться им».[510] Словом, узурпатору было предложено уйти в отставку, народу — склониться перед мощью крестоносцев, городу — отдать еще больше золота, а духовенству — отказаться от своей власти. Маловероятно, что Мурзуфл смог бы пойти на такие уступки. Если бы он согласился с требованиями крестоносцев, власть вернулась бы к Алексею, а жители Константинополя, поддерживавшие его в борьбе с уроженцами Запада, отвернулись бы от него и, весьма вероятно, убили бы.

Сухопутному эскорту дожа стало известно нежелание узурпатора уступить, и рыцари внезапно напали на императора, рассчитывая захватить его в плен — что само по себе не являлось актом высокой дипломатии. Мурзуфлу удалось развернуть лошадь и вернуться в город, хотя часть его спутников оказалась менее удачливой и была захвачена крестоносцами.

Таким образом, ситуация зашла в тупик. Недоверие и взаимная неприязнь сделали войну еще более вероятной. Никита так оценивал взаимоотношения между греками и крестоносцами: «Их непомерная ненависть к нам и наше чрезмерное несогласие с ними не оставило места человеческим чувствам между нами».[511]

Крушение попытки найти мирное разрешение конфликта означало медленное, но неизбежное сползание к новому ужасному водовороту насилия. Крестоносцы продолжали настаивать на восстановлении Алексея у власти, и эта настойчивость указывала Мурзуфлу на самое уязвимое место. Даже в темнице Алексей по-прежнему представлял для своего соперника потенциальную угрозу. В таких обстоятельствах молодого человека неизбежно нужно было устранить. Трижды ему предлагали яд, и трижды он отказывался. Возможно, врожденное чувство самосохранения не позволяло ему принять отраву, однако не исключено, что он питал тщетные надежды на то, что кто-либо из его сторонников уговорит крестоносцев освободить его. Ничего подобного не случилось, и Алексей был убит. Считается, что восьмого февраля Мурзуфл сам спустился в подземелье, где был заключен Алексей, и удушил своего противника шнуром или же голыми руками[512]. В письме Балдуина Фландрского приводятся отвратительные подробности: пока император бился в конвульсиях, Мурзуфл взял железный крюк и разорвал бока и грудную клетку умирающего. Возможно, столь колоритное описание событий — всего лишь слухи, ходившие в армии крестоносцев имевшие целью еще более очернить имя узурпатора («Иуды», как называет его Балдуин).[513]

Так завершилась короткая, но яркая жизнь молодого императора. Алексей IV послужил катализатором перемен, произошедших в византийской политической системе, однако силами, которые он высвободил, было невозможно управлять, и он заплатил жизнью за свое честолюбие.

Народу необходимо было объяснить смерть Алексея. Мурзуфл распространил слух о том, что император стал жертвой несчастного случая. Пытаясь удостоверить это впечатление, он организовал государственные похороны, соответствовавшие его статусу. Сам Мурзуфл устроил прекрасное представление, скорбя и сожалея о безвременной кончине правителя. Как только церемония завершилась, он смог заняться планированием дальнейших действий по отношению к крестоносцам.