Лиса в курятнике - Екатерина Лесина

— Мы кое-что там набросали, но… у нас с Одовецкой… не самые теплые отношения, поэтому… работа несколько не заладилась.

— Поругались?

— Немного.

— Сильно?

Таровицкая махнула рукой, мол, как тут поймешь, сильно или нет.

— Еще и дед приехал, — пожаловалась будто бы. — Вот я ему говорила, чего потерял? У него здоровье слабое. Сердце опять же… а он примчался… толку с того не будет.

— Что там случилось? — Лизавета споро плела косу.

И халат у нее имелся, однако вида столь затрапезного, что надевать его во дворце казалось по меньшей мере кощунством.

— Случилось… что случилось, того не изменишь. — Таровицкая поднялась. — Так ты идешь? Еще эту… блаженную вытащить надо.

Идет.

Что ей остается? Тем паче все одно не спалось.

И беспокойно было… и не отпускало чувство, что кто-то, и отнюдь не Таровицкая, за Лизаветой наблюдает. Зачем?

Лизавета даже остановилась в коридоре, огляделась.

Никого.

Ничего.

А чувство… Бывает. Нервы же… нервы, они с любой девицей бывают.

— А я предлагаю организовать службу скорой помощи… скажем, целители и маги, которые в случае бедствия помогают людям. Это просто возмутительно, до какого состояния детей запустили! Да у них все, считай, с рахитом. Есть чахоточные, больные тифом… некоторым уже не помочь. — Как ни странно, Одовецкая к появлению ночных гостей отнеслась весьма спокойно и даже предложила остаться в ее покоях, благо были оные в достаточной мере просторны.

Спорить с нею не стали.

В покоях княжны Одовецкой остро пахло травами, особенно полынью, что навевало не самые приятные мысли: полынь сыпали от клопов. Но не может же такого быть, чтобы во дворце и клопы водились? Нет, дело в склянках.

Или в мешочках, которые висели, прицепленные к гардинам цвета лосося.

Или вот в черном целительском кофре, широко распахнувшем пасть… в склянках и скляночках, в фарфоровых ступках и каменном пестике, отложенном в сторону. В зельях, которые княжна, презрев всякие правила — а они должны были существовать, — готовила прямо в комнате.

Здесь же и чай поставила.

Как чай.

Спиртовка. Толстостенная колба, закрепленная на штативе. Вода. Травки… и мрачный взгляд, в котором виделось подозрение. Пожалуй, в любом каком случае Лизавета не рискнула бы этакий чаек пробовать. Но тут…

— Погоди ты с отрядами. — Таровицкая постучала блокнотиком по коленке. — Нам надо решить, что делать с людьми…

— А что с ними делать? Тяжелых госпиталь примет, с остальными я разобралась с большего… надо будет только следить, чтобы антисанитарию не разводили. И порошок против клопов раздать. Блох вычесывать, а лучше головы налысо обрить.

— Как каторжанам? — усмехнулась Таровицкая, принимая чашку с травяным отваром. — Думаешь, согласятся?

Одовецкая удивленно моргнула.

— Это вопрос здоровья.

— В том и беда целителей, что кроме здоровья вас мало что интересует. Ты вылечила — и молодец, конечно… но дальше что? Пусть помирают, главное, чтобы здоровыми?

— На самом деле проблем несколько. — Лизавета решилась подать голос. — Жилье и работа. Будет место, где жить, будет возможность трудиться и получать деньги, они сами устроятся наилучшим для себя образом. Но…

Таровицкая сунула ворох мятых бумажек.

Списки, стало быть.

И надобно просмотреть. Большей частью женщины, пусть и крепкие, горного народа… это и плохо, такая кровь в городе приживается с трудом. Да и какая работа тут сыщется?

— Допустим, можно договориться с мастерскими, чтобы взяли детей на обучение… — Таровицкая крутила чашку и принюхивалась. Отраву выискивает? — Только ученикам живется несладко, даже тем, за кого платят. А мы сможем заплатить?

— Я — нет, — сказала Лизавета. — Разве что рублей пятьдесят…

Потому что ей жаль детей, но сестер еще жальче.

— Не думаю, что это станет проблемой. — Одовецкая перебросила косу за спину. — Сколько их там?

— Детей старше семи? Мальчишек… с дюжины две. Девиц — около сотни…

— Почему так?

— Потому что, блаженная ты наша, — ответила Таровицкая, — мальчишки почти все в шахтах остались, они с малых лет там работают. И девок берут, но не всех. Если семья побогаче, то берегут, чтоб потом замуж выдать. С выработок не больно-то рады брать…

Одовецкая фыркнула, но смолчала.

— Девиц можно в прядильни или, если кто половчее, к швеям. Женщин…

— В прачки не пойдет. — Лизавета покачала головой. — Местные не пустят. Работы мало. Но они сильные, можно в пимокатни попробовать или… Только они все одно чужие городу.

Воцарилось молчание.

Задумчивое такое.

— А если… — Таровицкая почесала подбородок пером. — Если переселить?

— Куда?

— Так… к нам. Земель-то на Севере довольно. И у тебя, между прочим, хватает, что вовсе диких, что… проклятых.

— Это те…

— Именно. Местные там не селятся, хотя мы пятерых целителей вызывали, чтоб проверить. Все постановили, что безопасно. Даже избы поставили, чтоб людей приманить, но все равно ни в какую. Избы те уже, конечно, попорченные, следить-то некому, но подновить — все не наново складывать.

Одовецкая присела, опершись локотком на заваленный стол, глаза прикрыла.

— Думаешь, согласятся?

— Думаю, если дать подводы и пообещать подъемные на обустройство, то…

— Выбор должен быть. — Лизавета пролистала бумаги. — А еще, как у вас там с женихами?

— Что? — моргнули обе княжны одновременно.

— Женщины. — Лизавета потрясла стопкой. — Здесь несколько сотен женщин, многие из которых очень надеются отыскать мужа. Хозяйство — это хорошо, но там его женской рукой не удержишь. Потому и спрашиваю.

— А ведь… — Таровицкая прикусила кончик пера. — Она права.

— И насколько я знаю, с невестами на Севере всегда было… туговато.

— Правильно знаешь.

— А если приданое…

— Не кидайся деньгами, — велела Таровицкая, — пригодятся еще… так, думаю, пяти рублей на обустройство будет достаточно. Кур дать… и коровы нужны…

— Лучше козы.

— Чем лучше?

— Едят меньше, а молока дают столько же, только надобно брать породы дойной. У нас при монастыре были…

— Доила? — Таровицкая лукаво усмехнулась, а Аглая лишь рукой махнула, пожаловавшись: