Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

Я рассмеялся, увидев в его глазах дерзкий блеск. Я знал, что, несмотря на все эти заверения, если бы Кармело Нери удалось бежать с галер, для него стало бы большой удачей, если бы судно Луциани оказалось поблизости.

– А вы по-прежнему ходите на бриге «Лаура»? – спросил я его.

– Да, ваше сиятельство, хвала Пресвятой Деве! Его недавно подлатали и подкрасили, и теперь это самая быстрая и надежная посудина на всех синих просторах Средиземноморья.

– Видите ли, – со значением начал я, – у меня есть друг, родственник, который попал в беду. Он хочет уехать из Неаполя так, чтобы об этом никто не знал. Поможете ему? Вам заплатят столько, сколько попросите.

Лицо сицилийца сделалось озадаченным. Ничего не ответив, он задумчиво дымил сигарой.

– С законом у него все в порядке, – продолжал я, видя его замешательство. – Он просто оказался в безвыходном положении, вызванном семейными неурядицами, и хочет избежать несправедливого преследования.

Лицо Андреа просветлело.

– О, если так, ваше сиятельство, то я к вашим услугам. Но куда ваш друг желает отправиться?

Я на мгновение умолк и задумался.

– В Чивитавеккья, – наконец ответил я. – Там в порту он сможет пересесть на корабль, чтобы проследовать дальше.

Выразительное лицо капитана погрустнело: он засомневался.

– До Чивитавеккья далеко, очень далеко, – с сожалением проговорил он. – Да еще и погода не та, сильные течения и встречные ветра. При всем желании угодить вам, ваше сиятельство, я бы не осмелился идти на «Лауре» в такую даль. Но есть другие способы… – Он замолчал и погрузился в размышления.

Я терпеливо ждал, пока он заговорит.

– Не знаю, устроит ли это вашего друга, – наконец произнес он, доверительно коснувшись моей руки, – но есть надежный бриг, уходящий в Чивитавеккья утром в следующую пятницу…

– На следующий день после масленичного четверга? – уточнил я с улыбкой, которой он не понял.

Андреа кивнул.

– Именно так. Он пойдет с грузом вина «Лакрима Кристи», и ходит он быстро. Я знаю капитана: добрая душа, но, – тут он весело рассмеялся, – как и все мы, любит деньги. Вы франки не считаете, они для вас ничто, а мы дрожим над каждым сольдо. Так вот, если вас устроит, я предложу ему сумму за проезд, которую вам угодно будет назвать, и скажу, когда ждать пассажира. И могу почти обещать вам, что он не откажет!

Это предложение настолько хорошо вписывалось в мои планы, что я тотчас же его принял и назначил почти баснословную плату. Глаза у Андреа заблестели, когда он это услышал.

– Это же целое состояние! – восторженно воскликнул он. – Я бы и за двадцать рейсов столько не заработал! Но жаловаться не стоит – такая удача выпадает не всем.

Я улыбнулся.

– И вы думаете, мой друг, что я оставлю вас без награды? – спросил я. Положив в его смуглую ладонь два двадцатифранковых билета, я добавил: – Как вы верно заметили, франки для меня ничего не значат. Устройте это дело тихо и гладко, и вам воздастся. Когда все уладите, можете зайти ко мне в гостиницу завтра или послезавтра, вот адрес. – Я черкнул адрес на своей карточке и протянул ему. – Но помните, что дело это секретное, и я полагаюсь на вас в переговорах с вашим другом, капитаном идущего в Чивитавеккья брига. Он не должен задавать о пассажире никаких вопросов – чем меньше он будет знать, тем лучше, – и когда высадит его в месте назначения, должен навсегда о нем забыть. Вам понятно?

Андреа коротко кивнул.

– Да-да, синьор. Вообще-то у него плохая память, а по вашей команде она станет еще хуже! Уж поверьте!

Я рассмеялся и, пожав ему руку, расстался с добродушным коротышкой. Луциано вернулся на Моло, я же медленно зашагал домой мимо виллы Реале.

Вдруг мое внимание привлек быстро приближавшийся открытый экипаж. Когда он подъехал ближе, я узнал мчавшихся лошадей и знакомый герб. Красивая женщина в желтовато-зеленом бархатном наряде и русских соболях с улыбкой посмотрела на меня и помахала рукой. Это была моя жена – и моя невеста, а рядом с ней сидела герцогиня Марина, матрона с самой безупречной репутацией, известная своим благочестием не только в Неаполе, но и по всей Италии. Выглядела она настолько безукоризненно, что было трудно представить, как муж ласкает эту стройную, превосходно одетую даму или пытается поцеловать ее чопорно сжатые губы, более холодные, чем резные бусины ее драгоценных четок. Но и о ней ходила одна давняя история: рассказывали, что в Падуе один молодой красивый аристократ был найден у дверей ее дворца мертвым – заколотым в сердце. Возможно, – кто знает – он тоже думал, что… Вот уж действительно: как прекрасно умереть у двери своей любимой!

Кто-то говорил, что его убил герцог, но ничего не было доказано и никто ничего не знал наверняка. Сам герцог молчал, и герцогиня тоже, и скандал обошел стороной эту родовитую величественную чету, чье отношение друг к другу в обществе являло всему миру высочайший образец этикета. Что же происходило в их частной жизни, сказать не мог никто. Я с глубочайшим почтением снял шляпу, когда экипаж с двумя дамами пронесся мимо меня. Я не знал, кто из них хитрее и лицемернее, поэтому оказал им равное уважение. Меня одолевали мысли и воспоминания, и, когда я дошел до виа Толедо, какофония шума, криков цветочниц, продавцов каштанов и сладостей, гнусавого пения уличных рифмоплетов, воплей клоунов и ответного смеха зрителей буквально вывела меня из себя.

Подчинившись внезапно охватившему меня порыву, я направился в самые заброшенные и грязные кварталы города и стал бродить по жалким дворикам и заполненным людьми переулкам, пытаясь разыскать кривую улочку, о которой до этого часа даже думать избегал, улочку, где в день своего возвращения из могилы я купил одежду ныряльщика за кораллами. Я долго плутал, но наконец нашел ее. Лавка старьевщика находилась на прежнем месте, такая же запущенная и грязная. У двери сидел и курил какой-то мужчина, но не сгорбленный брюзжащий старик, которого я видел раньше. Этот был помоложе и покрепче, похожий на еврея, с темными свирепыми глазами. Я подошел к нему. Увидев по моей одежде, что я принадлежу к высшим классам, он поднялся, вынул трубку изо рта и с уважительным и одновременно подозрительным видом приподнял засаленную шляпу.

– Вы владелец этого заведения? – спросил я.

– Да, синьор!

– А что сталось со стариком, что раньше тут жил?

Он рассмеялся, пожал плечами и многозначительным жестом провел черенком трубки по горлу.

– Вот так, синьор, – острым ножом! Для такого высохшего тела в нем оказалось много крови. Глупо себя так убивать: он испортил лежавшее у него на кровати индийское покрывало, стоившее больше тысячи франков. Никто бы и не подумал, что в нем так много крови. – Тут он снова сунул трубку в рот и стал попыхивать ею с самодовольным видом.

Я слушал, едва сдерживая тошноту.

– Полагаю, он сошел с ума? – наконец произнес я.