Большая телега - Макс Фрай

Эдо как раз такой специальный полезный человек, которому можно позвонить в любое время суток, попросить: «Скажи число от одного до восьми тысяч двухсот пятидесяти» — и услышать в ответ: «Двадцать семь» или «Три тысячи четыреста восемнадцать». И ни расспросов, ни комментариев, ни смешков, ни единого удивленного междометия. В прошлой жизни он наверняка был любимым попугаем нескольких поколений королей шарманщиков, а как иначе объяснить такую безупречность.

Время и место будущего отпуска я определяю в декабре, незадолго до Рождества, чтобы заранее подготовиться к полной остановке колеса, в котором я кручусь весь год, и предупредить о грядущей паузе всех заинтересованных лиц. Прежде я не любил и не умел планировать свою жизнь, а теперь, когда она почти утратила вкус, соль и смысл, гляди-ка, научился, сам не заметил, как это произошло.

На этот раз я вытянул из шляпы бумажку с надписью «июль» и, честно говоря, приуныл. В прежние годы судьба была ко мне более благосклонна, отправляла в отпуск то в феврале, то в апреле, то в сентябре. И вдруг июль, высокий сезон, черт бы его подрал. Понятно, что билеты и гостиницу я могу забронировать заранее, но это не избавит ни от табунов товарищей по несчастью, ни от непомерно высоких цен, ни от адской жары, если только милосердная судьба не отправит меня куда-нибудь в Исландию или в Норвегию… А почему бы, собственно, нет?

Я приободрился и принялся звонить Эдо, которого, судя по доносящемуся из трубки шуму, застал в процессе низвержения в Аид.

— Говори громче! — заорал он. — Тут справа шествие барабанщиков, а слева автомобильная пробка, участники которой репетируют симфонию ре-минор для трех тысяч разгневанных клаксонов и все как один фальшивят.

Я не стал спрашивать, куда его на этот раз занесло, все равно не разберу ответ, да и какая мне разница. Поэтому просто рявкнул во всю глотку: «Скажи число! От одного до…»

В этот момент связь пропала. Я решил подождать пару минут и перезвонить, но телефон затренькал по собственной инициативе. Эдо успел услышать мой вопрос и прислал sms с ответом: «5663».

«Спасибо», — написал я. И открыл атлас.

Под номером пять тысяч шестьсот шестьдесят три значился населенный пункт Понте-Лечча. Я впервые слышал это название, но был готов спорить, что городок явно не в Норвегии. И тем более не в Исландии. Понте-Лечча — такое название может быть только у южного города. Оно дышит жаром, как пылающая печь. Сейчас, в декабре, в двух километрах от побережья Балтийского моря это даже приятно, но что я запою в июле? Заранее содрогаюсь.

А все-таки, если по уму, сперва надо выяснить, где находится эта самая Понте-Лечча, а уже потом содрогаться в свое удовольствие.

— Двадцать девять, — сказал я вслух и открыл соответствующую страницу. — Квадрат бэ-четыре… Тьфу ты, да это же Корсика.

Корсика, подумать только. Я мечтал попасть туда еще в детстве, когда изучал географию по чужим коллекциям почтовых марок; даже не помню, что именно меня очаровало, скорее всего само название: Кор-си-ка. А потом прибавилось второе красивое слово: «вендетта», из кино, откуда же еще, и я был окончательно сражен — не смыслом его, но звучанием. Я вообще по-дурацки устроен, очаровать меня словом проще простого, некоторые звучат так, что мне становится все равно, каково их значение. Даже у всех моих девушек были красивые, редкие имена и фамилии; сейчас смешно вспоминать, но я вполне сознательно выбирал их по этому принципу, всерьез рассчитывая заполучить прекрасную принцессу, и всякий раз искренне удивлялся, когда очередная Аглая Ламм начинала вести себя, как какая-нибудь Елена Сидорчук. Умом понимал, глупо пылать страстью к паспортным данным, которые достаются людям по воле случая, а вовсе не в качестве награды за неведомые добродетели, но сердце всякий раз таяло от чарующих сочетаний фонем; оно до сих пор от них тает, чего уж там. В идеальном языке, убежден я, звучание любого слова настолько точно соответствует смыслу, что его даже учить не надо, услышал — и сразу понял, о чем речь. У нас в Лейне именно такая речь, и как жаль, что, проснувшись, я не могу вспомнить ни единого слова. Все что угодно, только не слова. По правде сказать, это меня очень мучает, но тут уж ничего не поделаешь.

А язык, устроенный по каким-то иным принципам, — то есть любой человеческий язык — лжив по определению. И использовать его следует но назначению, скрывать с его помощью правду, для которой все равно нет подходящих слов.

Скорее всего с Корсикой будет так же, как выходило с девушками. Или нет? До сих пор мне не выпадало случая проверить. Сколько лет я давал себе слово однажды туда поехать, но сперва на это не было даже надежды, потом — денег, потом — времени, а потом мне стало все равно.

Ну вот, рассудительно сказал я себе, теперь хочешь не хочешь, а придется… Черт, но не в июле же! Там в это время небось все население Франции пасется. И половина Италии. И прочая просвещенная Европа выгуливает свои толстые кошельки. Какой кошмар.

Казалось бы, чего проще — взять да и поменять месяц. Отправиться на Корсику не в июле, а, скажем, в мае. Или в октябре. Никто во всем мире не знает, что было написано на доставшейся мне бумажке, а если бы и знали, какое им дело? Единственное живое существо, с которым в данном случае надо договариваться, — я сам.

Договориться с собой — это обычно неплохо мне удается. Но июль — не мой выбор, а выпавший жребий. Когда играешь в одиночку, по правилам, известным только тебе одному, отступать от них нельзя ни на шаг, иначе незримый и неизъяснимый партнер, чье гипотетическое присутствие наполняет твое бодрствование хоть каким-то подобием смысла, пожмет плечами, выйдет, закрыв за собой дверь, игра закончится, так толком и не начавшись, и что тогда останется у тебя? Молчишь? То-то и оно.

Я включил компьютер, вошел в поисковую систему и написал запрос: «Ponte-Leccia». Информационные небеса пролились на меня скудным дождем: утратившие актуальность объявления о продаже недвижимости, несколько десятков страниц, так или иначе упоминающих корсиканские железные дороги, и одна-единственная картинка — фотография, изображающая синий поезд, состоящий всего из двух ветхих вагончиков, на фоне облупившегося, зато увитого виноградом здания станции. Крупный транспортный узел, усмехнулся я. Надо же как мне повезло.

Времени на подготовку к поездке у меня было в избытке, почти семь месяцев, но найти жилье в Понте-Лечче все равно не удалось — по той простой причине, что никаких отелей там не было. А если и были, то их хозяева не стали утруждать себя размещением соответствующей информации в интернете.

— Гостиница в Понте-Лечче? Да откуда бы ей там взяться? — пожал плечами Эдо, к которому я после некоторых колебаний обратился за консультацией.

Он-то, в отличие от меня, уже побывал на Корсике и, кажется, вообще везде; когда и чем этот вечный скиталец ухитряется зарабатывать хотя бы на проезд — вот вопрос, который я давно хочу ему задать, но почему-то никак не решусь.

— Твоя Понте-Лечча — просто пыльный поселок в горах, — объяснил мой всеведущий друг. — И одновременно единственная пересадочная станция, где пересекаются все железнодорожные линии острова. В смысле, все две. По утрам и вечерам там встречаются три поезда. Один следует из Бастии в Аяччо, второй, как несложно догадаться, ему навстречу, из Аяччо в Бастию. Но для полноценной интриги нужен третий, и он прибывает с западного побережья, из Кальви, а через несколько минут уезжает обратно. Этот третий вечно опаздывает, но остальные поезда его терпеливо ждут, желая осуществить взаимообмен пассажирами. Несколько минут на станции царит невиданное оживление, потом поезда отбывают, каждый в своем направлении; не удивлюсь, если после этого Понте-Лечча временно исчезает с лица земли, потому что никакой иной функции у нее, похоже, нет… А ты говоришь — гостиница.