Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 2 - Макс Фрай

– А, – улыбнулась Марина.

Больше ничего не сказала, но выражение ее лица было достаточно красноречивым, и Эдо с удивившим его самого облегчением рассмеялся:

– Так он наврал?

– Скажем так, слегка приукрасил действительность в романтическом духе давно минувших времен. Ты просто учти, Сайрус человек даже не старой, а древней школы. Тогда подход к начинающим был суровый. Бесчеловечный, по нынешним временам. Сперва запугать до потери сознания перспективой мучительной гибели; всех, кто запросится домой, отпустить, а тех, кто остался – в среднем, примерно троих-четверых из тысячи – уже можно чему-то учить. И тоже, знаешь, без церемоний. Понимаешь, не понимаешь, получается, не получается, чокнешься или не чокнешься, мало ли что невозможно, это магия, детка, давай. Ну, судя по тому, какие жрецы у нас в ту эпоху были, метод хороший, рабочий. Вот и тебе подошел.

– У меня была мотивация посерьезней мучительной гибели, – усмехнулся Эдо. – Расписание лекций, билеты на выставки, вычитка корректуры, планы на новогоднюю ночь.

– Понимаю, – без тени улыбки согласилась Марина. – Сама ненавижу, когда рушатся планы. Но не будь у тебя жреческого призвания, никакие планы не помогли бы. С другой стороны, не будь у тебя призвания, ты бы так раз за разом и не влипал. Это же только звучит привлекательно: «жреческое призвание», вроде как ты особенный, избранный, лучше других. А на деле только то и означает, что твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Тэре Ахорум. Понимаешь, о чем я?

Эдо собирался ответить: «Не понимаю, я старый жреческий не учил», – но вдруг вспомнил, что «Тэре Ахорум» дословно означает «большая судьба». То есть не просто твоя персональная участь, а судьба всего мира сразу или даже многих миров. В ее масштабах ты – не сложная уникальная личность, а незначительная микрочастица. Максимум – высокоспециализированная клетка, как в человеческом организме эритроцит. И подход к тебе соотвествующий: пока работаешь, как положено, занимай свое место, не работаешь – все, давай, до свидания, вас таких миллиарды тут.

Звучит не очень, но сам факт, что ты существуешь не только в человеческой системе координат, но и с точки зрения Тэре Ахорум, радикально меняет самую суть твоего существа, возносит до непостижимых сверхсмыслов. На то и Тэре Ахорум, большая судьба. Более точный перевод все равно невозможен, слова не помогут, тут всю парадигму целиком надо менять.

Марина, явно довольная стремительно усложняющимся выражением его лица, кивнула:

– Ага, понимаешь. Это мне повезло, а то даже не знаю, как стала бы объяснять. По сравнению с Тэре Ахорум любой древний жрец – образец гуманизма. Но ты вроде нормально справляешься. Я имею в виду, жив пока. И я тоже, как видишь, жива. Знаю, о чем говорю и чего это стоит. Был бы вечер, сказала бы: «За это и выпьем», – и отправилась в погреб. Но день на дворе, а у меня дела. Сайрус сказал: ты завтра домой поедешь, значит пока развлекайся. Если хочешь прогуляться по городу, я тебе такси вызову, а то пешком отсюда в центр до ночи будешь идти.

Эдо только после ее слов осознал, что теперь-то можно гулять, где душа пожелает, больше не обязательно в заколдованном доме сидеть. И одновременно заново испугался: а может, лучше не надо? Черт разберет, вдруг у фокуса с линиями мира оказался краткосрочный эффект? Ночью действовал, а теперь все закончилось? То-то я себя чувствую так подозрительно хорошо, – думал он. – Сайрус же сам признался, что ничего толком не знает, просто поставил эксперимент.

Это, конечно, решило дело: испугался выходить из волшебного дома, значит, хочешь не хочешь, а придется идти гулять. В этом смысле он всегда был сам себе суровый учитель, хуже любых древних жрецов. Поэтому всем своим видом изобразил энтузиазм и спросил:

– Слушай, а где у вас деньги Другой Стороны меняют на местные? Чтобы от таксиста проходными дворами не убегать.

После того как прошел буквально пару кварталов по узким улицам старого Элливаля, ему стало все равно, чем закончится эта прогулка. Что бы со мной ни случилось, оно того стоит, – думал Эдо. – Растаю, не растаю, плевать. Главное, я в Элливале! Наяву по Элливалю иду. Еще неделю назад это было из области самого невозможного. Несбыточная мечта, о которой думаешь: «Ну, может, когда-нибудь», – и сам понимаешь, что тешишь себя иллюзиями. Я, собственно, даже особо не тешил. И все равно я тут.

Шел, с каждым шагом вспоминая все новые эпизоды прежней жизни, которая казалась утраченной навсегда. В том кафе, под вывеской с рыбой и грушей, мы с Тони попробовали смешной фиолетовый лимонад, оказавшийся местной фиалковой брагой – пока пьешь, не чувствуешь крепости, а потом пытаешься встать из-за стола. А вокруг этого красного дома Тони полчаса восторженно бегал, бессвязно выкрикивая какие-то архитектурные термины; ни хрена из его объяснений не понял, но дом запомнил. Зачетный дом. А здесь я уже годом позже без Тони гулял, когда разругались вусмерть, и я укатил без него в Элливаль, считая это актом жестокой мести; потом оказалось, он то же самое сделал, и ровно с тем же намерением, разминулись буквально на полтора дня. Дураки были страшные, но все равно хорошо получилось, потому что это два совершенно разных города – Элливаль, разделенный с ближайшим другом, и Элливаль, где ты один.

Проходил мимо сквера, где лавки были расставлены, как в летнем театре, только без сцены, и люди сидели, словно ждали начала спектакля, дружно уставившись на старый, явно давно не работающий фонтан; сперва удивился, но почти сразу вспомнил, что это за место, зачем здесь столько скамеек, почему все устроено так.

Свернул туда, сел с краю в заднем ряду, чтобы никому не мешать, и сразу увидел – так близко, словно сам там стоял на углу – одну из улочек Барселонеты[13], почти безлюдную, только смуглая девочка с розовым рюкзаком бежала вприпрыжку, а возле одного из подъездов на складном стуле сидел закутанный в шарф старик. Вспомнил, как они с Тони охренели, когда впервые увидели Барселону, хотя теоретически знали – это все знают! – что в Элливале есть такие места, откуда можно наблюдать за жизнью Другой Стороны. Горожане ходят туда, как в кинотеатры, многие часами сидят, оторваться не могут, хотя ничего интересного в обозримом пространстве обычно не происходит, уж точно не триллер, просто повседневная жизнь. Но «просто» – для того, кто сам недавно гулял по улицам Барселоны и вообще живет на Другой Стороне. А для тех, кто там никогда не бывал, зрелище удивительное. Сам когда-то на обзорных площадках, как их здесь называют, подолгу сидел.

И даже сейчас не мог заставить себя подняться и пойти дальше. Смотрел, как по пустынной улице идет пожилая женщина с таксой на поводке, вихляет мальчишка на самокате, медленно проезжает такси. Думал: в этот приезд не успел добраться до Барселонеты, хоть так на нее посмотрю. Вспоминал: где-то здесь рядом, в центре, должна быть площадка с видом на Кафедральный собор. А на одном из пляжей, буквально напротив знаменитого клуба «Вчерашний дождь», куда ходят и живые, и мертвые, есть площадка, с которой Фонд Миро видно; ну, правда, только вход. Удивлялся: какая смешная все-таки жизнь. Сижу в Элливале, смотрю на недосягаемый город, где у меня, между прочим, остался рюкзак, а в нем – запасные штаны. И документы, и ключи от квартиры; но ключи-то как раз не проблема, есть дубликат. А вот документы на Другой Стороне восстанавливать тот еще геморрой, в этом деле мне вряд ли поможет древняя магия и дыхание-клей. Если вернусь домой… – так, стоп, хватит ныть, «когда вернусь», а не «если» – надо будет сочинить убедительную легенду для хозяев квартиры, куда я без вещей подорвался, а то еще заявят в полицию, что у них постоялец пропал. И заодно попросить отправить мне документы и все остальное по почте. Оплачу им курьерскую пересылку, чтобы дошло побыстрее. Вряд ли они откажутся. Нормальный вполне вариант.