В пучине Русской Смуты - Максим Зарезин

Пан Гонсевский ласково принял жалобу и просил Москвитян быть покойными, особенно же не замышлять ничего вредного, к собственному несчастью: ибо, говорил наместник, его величество так озабочен разными делами в своем государстве, что не имеет никакого средства ввести в Россию своего сына с приличным царскому сану достоинством; притом же король хочет непременно овладеть Смоленском, искони принадлежавшим Польской короне, чтобы впоследствии не иметь об нем спора с собственным сыном. Впрочем, Гонсевский обещал немедленно просить Сигизмунда о скорейшем приезде избранного Русскими государя, и дал слово строго наказывать Поляков, которые станут нарушать спокойствие столицы.

Народ, узнав о столь добром намерении Гонсевского, тотчас приступил к нему с просьбою явить примерный суд над пьяным Польским дворянином, выстрелившим в образ Богоматери, соглашаясь забыть о прочих своих обидах. Дворянин был взят немедленно и осужден на смерть. Близь Сретенских ворот, где находилась эта икона, ему отсекли обе руки и повесили их под образом; а самого виновника вывели за город и сожгли. При сем случае пан Гонсевский обнародовал объявление, что скоро прибудет царь Владислав, что Москвитяне должны молиться о здравии его величества, что государь повелел строжайшим образом наблюдать за правосудием, наказывать своевольство, охранять граждан и святыню их, и что казнь виновного дворянина служит ясным доказательством попечений Владислава о благе и спокойствии России.

Москвитяне казались довольными; но Поляки, испытав на деле их вероломство, не дремали: расставили при всех воротах сильную стражу в полном вооружении, запретили Русским иметь при себе что либо смертоносное, обыскивали все возы, приезжавшие в город, опасаясь, нет ли в них оружия. Если же Москвитяне изъявляли досаду, Поляки говорили им: «Осторожность не мешает; нас горсть, а вас тысячи; мы не думаем ничего дурного, вы же, Москвитяне, нас не любите. Не хотим с вами ссориться: этого требует государь наш; только вы будьте спокойны!» Невзирая на убеждения, Москвитяне весьма негодовали на Поляков. «Уже и теперь», говорили они «нет нам воли; что же будет, когда наберется поболее этих лысых голов? По всему видно, они хотят быть нашими господами. Но мы их проучим! Мы выбрали царем Поляка, только не для того, чтобы каждый безмозглый Лях здесь поднимал нос; мы не думали отказываться и от своего права. Старая собака король не хотел отпустить своего щенка: теперь оба они могут навеки остаться восвоясях: не хотим Владислава! А эти глаголи пусть добром отсюда уберутся; не то, переколотим их, как псов. Нас ведь семьсот тысяч: если на что решимся, постоим за себя!»

Злоба народа беспрестанно увеличивалась. Москвитяне насмехались над стражею Гонсевского и нередко поносили Поляков, приходивших на рынок за покупками. «Эй, пучки!» кричали насмешники, «долго ли вам здесь пировать? Видно придется собакам потешиться над плешивыми головами, когда не хотите добром оставить нашего города!» За все, что ни покупали, Поляки должны были платить вдвое дороже против Русских, или возвращались с рынка домой с пустыми руками. Благоразумные Поляки, видя всеобщую ненависть, старались удерживать своих пылких товарищей. «Смейтесь, как хотите», говорили они Русским, «для нас все равно; мы не будем зачинщиками. Но берегитесь, не пришлось бы вам раскаиваться!» и уходили домой осмеянные.

13 февраля Польские дворяне велели своим служителям купить овса на рынке, за Московскою дорогою. Один из Поляков, заметив, сколько платили Русские, приказал отмерить несколько бочек и хотел заплатить за них по одному флорину, так же как платили и другие. Московский торгаш, недовольный этою платою, требовал с него за каждую бочку по 2 флорина. «Эй, ты к… с… Москаль» закричал слуга, «как смеешь ты грабить нас? Разве мы не одному царю служим?» «Коли не хочешь дать за бочку по два флорина», возразил Москвитин, «возьми свои деньги и отдай мне овес. Полякам не покупать его дешевле. Убирайся к чёрту!» Поляк выхватил саблю с намерением проучить Москаля, как вдруг сбежалось человек 40 или 50, вооруженных дрекольем; в минуту собралось такое множество народа, что Польская стража, находившаяся у Водяных ворот, должна была прибыть на место драки. Слуги же, покупавшие овес, искали спасения в бегстве, и преследуемые Москвитянами, просили помощи у своих единоземцев, объявив им, что трое из товарищей их убиты народом единственно за несогласие платить вдвое более Русских. Тут 12 Польских воинов ударили на многие сотни Москвитян, убили человек 15, а прочих разогнали.

Как скоро узнали об этой драке жители предместья и Белаго города, со всех сторон набежало такое множество Москвитян, недовольных Поляками, что дело едва не кончилось всеобщим бунтом. Благоразумие наместника отвратило бедствие. Он сам явился среди народа и сказал: «Москвитяне! Вы считаете себя наилучшими христианами в мире; но боитесь ли вы Бога, когда жаждете крови и помышляете только о вероломстве и измене? Или вы думаете, что Бог вас не накажет? Нет! вы испытаете всю тяжесть его десницы. Умертвив не одного из собственных царей, вы избрали наконец государем нашего королевича; но едва присягнули ему в верности, вы уже стали поносить его только за то, что он не может сюда приехать так скоро, как вам хотелось бы; называете отца его старою собакою, а его самого щенком, забыв, что Бог избрал их своими наместниками. Вы сами нарушаете клятву, не признавая царем своего законного государя; а нас, его подданных, приехавших сюда по вашему приглашению, предаете смерти! Или не помните, что мы спасли вас от злодея Димитрия? Не повинуясь царю, вы раздражаете Бога, который шутить не любит. Не хвалитесь силою и многочисленностью: конечно шести тысячам трудно устоять против семисот тысяч; но победа зависит не от числа, а от Бога: и горстью людей Он может истребить несчетные полчища. Что побуждаете вас к бунту? Разве мы служим не тому же государю, которому и вы присягнули? Если же вы хотите кровопролития, то будьте уверены, что Бог нас не оставит: мы постоим за правое дело!»

«Полно врать!» закричали из толпы; «без ружей и дубин, мы побьем вас колпаками».

«Нет, братцы!» продолжал наместник, «колпаками и с девками не управитесь: и они вас утомят; чего же не сделают 6000 героев? Прошу вас, умоляю, будьте смирны и покойны!»

«Ну, так убирайтесь отсюда и очистите наш город!» сказали Москвитяне.

«Этого не дозволяет нам присяга», возразил наместник; «государь не за тем прислал нас, чтобы мы тотчас разбежались по вашему требованию: мы должны ожидать его приезда».

«Так недолго вам оставаться в живых!» воскликнул народ.

«Это зависит не от вас, а от Бога. Если вы начнете ссору, да не сумеете кончить ее, тогда помилуй Бог жен и детей ваших! Я довольно вразумлял вас; повторяю: будьте покойны; а не то вы пропали. С нами Бог». Сказав это, наместник возвратился в замок; а Москвитяне разошлись по домам, скрывая в душе злые умыслы.

Миновало еще несколько недель, а королевича все не было. Между тем разнеслась молва, что король не отпускает своего сына, из опасения вверить его столь вероломным людям. Москвитяне были в исступлении, которое достигло высшей степени, когда Польский военачальник потребовал съестных припасов и жалованья своему войску. «Пусть требует платы от своего царя», говорил народ.