Тяжесть венца - Симона Вилар

– Значит, Ричард мог знать, что я живу в Пограничье?

Дебора старалась избегать глаз королевы.

– Я не ведаю этого, миледи. Это было давно… Однако тогда он расспрашивал меня о сэре Филипе Майсгрейве.

– И ты?..

По щекам Деборы побежали слезы.

– Я плохо помню, что говорила. Только потом я поняла, что предала вас. Но я так стремилась спасти Кристофера!..

Когда Анна рука об руку с Перси вышла на ступени Тауэра, лицо ее заливала бледность. Однако когда Ричард приблизился к ней и взял за самые кончики пальцев, она постаралась улыбнуться ему. Не время сейчас выяснять отношения. Этот день слишком велик сам по себе, и надо заставить себя упрятать поглубже закравшееся подозрение. Это было страшно, больше того – казалось невероятным. И хотя она знала, что их брак был построен на политических расчетах Ричарда Глостера, это еще не означало, что он способен на подлое преступление по отношению к ней. Судьба оказала ему услугу, отдав в его руки Анну уже вдовой. И она боялась думать об этом иначе.

В конце концов, сегодня тот день, ради которого сложил голову ее отец, граф Уорвик. Ее несут на раззолоченных носилках через весь Лондон, и яркое солнце, праздничный гул города, всеобщее веселье помогают освободиться от мрачных мыслей.

Всюду, где они ни проезжали, их встречали радостными криками. Никогда еще Анне не доводилось видеть такое скопление простого народа. Люди не только толпились вдоль улиц, где проезжал кортеж, но занимали все балконы домов, лоджии, окна, карнизы, даже кровли строений были заполнены зрителями. Они вопили, дрались из-за мест, некоторые едва ли не висели, ухватившись за желоба водостоков и оконные рамы, размахивая при этом свободной рукой и выкрикивая приветствия. Город был так разукрашен, что казался Анне ожившей пестрой фреской. Над окнами постоялых дворов были укреплены гербовые щиты знати, приехавшей на коронационные торжества. Повсюду развевались по ветру стяги, трепетали многочисленные вымпелы и флажки, с окон богатых домов свешивались яркие ковры. И повсюду цветы – алые и белые розы, ибо все знали, что король велел созвать к торжеству коронации всех, кто когда-либо участвовал в минувшей войне, а незадолго до торжеств умилил весь Лондон, велев перезахоронить останки Генриха Ланкастера из аббатства Чертси в часовню в Виндзоре, словно подчеркивая тем самым, что старая рана вражды между домами Йорков и Ланкастеров затянулась.

Сам король-горбун под звуки труб и ликующие вопли, в блистающей золотом мантии, на белом коне ехал впереди кортежа. Его окружали первые лорды и сановники, облаченные в самые великолепные одежды. Следом в открытом паланкине несли Анну Невиль. Она была ошеломлена торжественно-пышным обступившим ее великолепием. В бытность свою герцогиней Глостер она должна была бы привыкнуть к шумным празднествам и выездам, однако то, что происходило сегодня, превзошло своим великолепием все, что она могла представить. Анна забыла о худом, она улыбалась, и ее самое невольно поражало, что она в состоянии обращать внимание на всяческие мелочи, на калеку, которого волокли и толкали в толпе, на детей, которых взрослые сажали на плечи, на прехорошенькую растрепанную блондинку в окне, грудь которой была не в меру обнажена, на орущую толстуху в хлопающем, как парус, огромном чепце, в которой Анна узнала Дороти Одноглазую. Она улыбалась, замечая, что едущий сразу за Ричардом герцог Бэкингем оглядывается на нее, и весело подмигивала все еще встревоженному графу Перси. Мелькнуло и мрачное лицо ехавшей верхом рядом с паланкином Маргариты Бофор (Анне казалось, что эта несносная леди сердита на нее за то, что ей пришлось претерпеть унижения, хотя Анна спасла жизнь ее супруга), и нелепо яркий наряд самого Стенли – смесь лимонно-желтого шелка, лиловых украшений, пурпура и павлиньих перьев на шляпе. Он выглядел словно шут, и этим как бы бросал всем вызов. Анну он так ни разу и не навестил, не найдя случая поблагодарить за освобождение из узилища, а сейчас ей казалось, что он как-то нетвердо держится в седле и порой начинает размахивать руками, что-то крича едущему рядом шурину короля герцогу Суффолку. Уже по прибытии в аббатство, когда он сходил с коня, Анна заметила, что он пошатнулся и одному из пажей пришлось поддержать его. Было очевидно, что он совершенно пьян. И тем не менее, когда все они оказались в соборе и Стенли предстояло нести жезл великого констебля, он взял себя в руки и всю церемонию провел достойно и величественно.

Сама атмосфера великого собора настраивала на такой лад. Гигантские хоры, мягкий, почти призрачный свет, струящийся через многочисленные окна с цветными витражами, звуки органа, ангельское пение невидимого хора, мерцающие, словно тысячи звезд, огоньки свечей. Анне все это казалось сном, на глаза наворачивались слезы. Ричард хотел, чтобы обряд проходил по обычаю саксонских королей, и поэтому они шли к алтарю по пушистым коврам босиком. Здесь они преклонили колени, сбросив мантии, обнажили головы, и состоялось миропомазание. Торжественный обряд, когда освященное миро пролилось на их головы, грудь, чело, Анна испытала возвышенное волнение. Словно сквозь расплывчатое сияние различила среди позолоченных риз и крестов благообразное старческое лицо епископа-кардинала Кентерберийского Буршье. Когда-то она явилась к нему как грешница, и он отпустил ее грехи. Сегодня она пришла к нему как королева, и он водрузил на ее чело золотой венец. Анна прикрыла глаза – как непривычна и сладостна была сия тяжесть!

Словно сквозь сон она слышала голос певчего в хоре:

– Coronet te Deus[46].

Гремел орган, рассыпая под сводами божественные каскады звуков. Высокая месса в честь коронации Ричарда и Анны длилась и длилась. Может, именно из-за этого королева почувствовала себя утомленной, ощутила, что в соборе стало невыносимо жарко от множества пылающих свечей и испарений огромной толпы. Завитками плыл дым ладана. Со своего места Анна видела море плеч, голов, пышных головных уборов. Она обрадовалась, отыскав глазами в толпе свою дочь. Кэтрин, серьезная, с гордо вскинутой головкой и свечой в руках, трепетно вслушивалась в слова епископа-кардинала. Девочка из дикого Пограничья… Принцесса… Какая она уже взрослая, настоящая леди в этом высоком эннане и нарядном платье из розовой парчи. Анна вздохнула. Им так и не удалось поговорить как следует. Кэтрин приехала за два дня до коронации, когда Анна была беспрерывно занята, участвуя в многочисленных торжествах, празднествах, турнирах и пышных церемониях.

Ударили колокола, и Анна испытала облегчение. Пышные душные одежды, тяжелая золотая корона, торжественная неподвижность утомили ее. Она даже вздохнула свободней, когда они с Ричардом вышли на паперть и в лицо пахнуло солнечным летним ветром. В синее небо взлетели тысячи белых голубей, палили пушки, шумела толпа.

«Отец! Если бы ты мог видеть своего лягушонка в этот миг!»

Она, как зачарованная, смотрела на многотысячную толпу вокруг. Потом опомнилась и повернулась к Ричарду. И замерла… По щекам короля стекали крупные слезы. Они встретились взглядами. И Анна улыбнулась ему не только губами, но и глазами.