Тяжесть венца - Симона Вилар

После торжественных мистерий, турнирных игрищ и церемонии подношений король и королева удалились, дабы переодеться в более легкие одежды. Теперь Анне прислуживали первые дамы королевства: сестра Ричарда, Элизабет Суффолк, подавала ей рубашку, Маргарита Бофор – башмачки, другая сестра Ричарда, Анна Сент-Лежар, и престарелая супруга Джона Ховарда – платье из алого шелка с золотом. Его навесные рукава были подбиты золотым атласом, а талию охватывал богато отделанный пояс с пряжкой, усыпанной драгоценными камнями. Концы этого пояса сверкали золотой чеканкой и почти касались земли, когда она двигалась.

– Сейчас так не принято носить, – сухо сказала бывшая щеголиха леди Стенли, укладывая волосы Анны.

– А мне это безразлично, – ответила Анна. – Теперь я королева, и только мне принадлежит право указывать, что носить при дворе.

Когда ее волосы скрыл высокий, раздвоенный посередине и украшенный золотой диадемой головной убор, на нее надели драгоценности и припудрили лицо. После этого Анна вышла, чтобы встретить уже спешащего в пиршественный зал супруга. С ним был Тирелл. Он низко поклонился Анне, но она отвела взгляд, вспомнив, что слышала в Понтефрактской башне о его причастности к гибели герцога Кларенса. Что-то нехорошее шевельнулось в ней. Приказ погубить брата мог отдать лишь ее муж. А тут еще и Джон Дайтон попался навстречу на лестнице, низко склонясь и приветствуя королевскую чету. Анна вспомнила их разговор, что состоялся, когда он со свитой прибыл с Севера. Она заявила напрямик, что слышала, о чем он болтал с Майлсом Форестом, но Дайтон отвечал, что был пьян и всякого мог наговорить. К тому же, как он уверял, Форест никогда не бывал в Нейуорте и то, что он нес тогда, – сущая нелепица.

Анна взглянула на мужа. Ричард сиял. Наверное, никогда она не видела его столь счастливым.

Стройные герольды в одинаковых белых одеждах, отороченных лебяжьим пухом, вскинули трубы. Огромный зал Вестминстера сверкал роскошным убранством – огромные стяги с гербами под потолком, драпировки из парчи, шелковые скатерти на длинных столах и цветы – на стенах, на потолочных балках, в огромных вазах, в хрустальных кубках среди сверкающих столовых приборов.

Роскошь этого пира была поразительна. Столы были уставлены золотой и серебряной посудой превосходной работы, усыпанной драгоценными каменьями и жемчугом, обилие яств поражало. Вереницы постоянно меняющихся слуг вносили на блюдах павлинов, лебедей, косуль. Птица подавалась только на серебре, рыба – на золоте, мясо – в тарелках, украшенных эмалью. Порой эти блюда были так огромны, что их несли несколько человек: пирог в форме Тауэрского замка, корабль из каплуньих грудок, зажаренный целиком бык с позолоченными рогами, рыцарь в доспехах из разных сортов сыра с гребнем на шлеме из салата и петрушки, целые горы паштетов.

В зале царило оживление. Церемониймейстер важно объявлял каждую перемену блюд. На хорах, не умолкая, играли музыканты – арфы, виолы, ребеки, лютни, флейты, скрипки.

Анна пригубила свой бокал. Ее нож был с перламутровым черенком в виде лилии, маленькие вилы из золота отделаны эмалью. Тонкая, как иней, салфетка была из лучших брюггских кружев. Королева ела чинно, не спеша, спокойно оглядывая сидевших за столами вельмож и их дам. Перед коронацией Ричард раздал огромное множество титулов, званий и должностей. Анна видела Фрэнсиса Ловелла, получившего титул виконта и ставшего главным дворецким Англии, верного советника Гастингса, некоего Кэтсби, который переметнулся к Ричарду и стал канцлером казначейства. Здесь было много незнакомых лиц, но было и немало северных лордов. Выросшие при дворе Ричарда юноши, дети знатных семей, теперь все обрели соответствующее их рангу достоинство. Не так давно Уильям Херберт сухо заметил, что Ричард Глостер словно заранее вырастил для себя новый двор. Впрочем, в последнее время юный Херберт уже не столь открыто выражал свою неприязнь к королю и также попал в список облагодетельствованных. И хотя Ричард так и не вернул ему графство Пемброк, зато сделал его графом Хантингтонским. К тому же Уильям был рад, что ему сошло с рук его соучастие в побеге герцогини.

В дальнем конце стола пустовало место для матери короля герцогини Сесилии Йоркской. Однако никто не сомневался, что она не явится, хотя все эти дни старая герцогиня жила в Лондоне, в Байнард-Кастл, и Ричард часто навещал ее. Одно время пронесся слух, что он держит там мать едва ли не в заточении, но другие уверяли, что несчастная герцогиня просто боится показаться на люди, после того как ее имя трепали на всех перекрестках Лондона, решая, кто из ее детей незаконен, а кто законен. Что до Анны, то она была уверена, что ее свекровь просто выжила из ума. Однажды, еще будучи герцогиней Севера, она послала к ней гонца с сообщением, что хотела бы навестить ее в замке Роби, где старая леди обитала уже многие годы. Гонец вернулся обескураженным. Сесилия Йоркская велела передать, что, если невестка ступит на порог ее замка, – она велит спустить на нее собак. Анну это задело. Она еще не забыла, что, когда при Генрихе IV леди Сесилия была изгоем при дворе, она не лишила ее своей благосклонности.

Рядом с нею громко рассмеялся Ричард. Анна даже не повернула головы. Она слышала, как король обсуждал с Бэкингемом, Норфолком и Нортумберлендом маршрут своего королевского турне по Англии: Виндзор, Оксфорд, Глостер, потом через Тюксбери в Уорчестер, Уорвик, Ковентри, Лейчестер, Ноттингем, Йорк – его дорогой Йорк, где сейчас находится наследник, недавно получивший титул принца Уэльского. Да, они отправятся, как только будут приняты послы Франции, Шотландии и Испании.

Анне стало скучно. Ричард часами мог обсуждать государственные дела. Поэтому она обрадовалась, когда после второй перемены блюд (она уже и кусочка проглотить не могла) удалились выступавшие на помосте жонглеры, плясуны и акробаты и вновь заиграла музыка. И сейчас же к ней подошел Бэкингем.

– Вы позволите, мой государь, пригласить на танец ее величество?

– Разумеется. Королева любит танцевать, я же единственный, кто не в состоянии доставить ей этого удовольствия.

Плавно лились звуки паваны, медленно и грациозно сходились и расходились в танце пары. Дамы были в самых замысловатых головных уборах – круглых, конусообразных, торчащих, как паруса, или отороченных мехом или валиками из парчи и искусственных цветов. Они важно ступали, придерживая огромные шлейфы, златотканые, шелковые, тяжелые от мехов, нашивок или галунов. Кавалеры – все с длинными локонами до плеч, в богатых камзолах, широких, узких, с подставными плечами, навесными либо разрезными рукавами, но все с драгоценными кинжалами у пояса и в узких трико – цветных, черных, двухцветных. Они бережно вели своих дам, шаркая узконосыми башмаками, изящно обводили их вокруг себя, кланялись, звеня массивными нагрудными цепями. Анне нравилось ладонь в ладонь кружить с Бэкингемом, нравилось ему улыбаться. Потом они расходились, меняли партнеров с поклонами и реверансами и вновь возвращались на прежнее место. Во время изящных перестроений они обменивались репликами.

– Не представляю, что мне делать, миледи, – говорил Генри Стаффорд. – Король подарил мне особняк Джона Мортона, и из-за этого теперь, когда всех выпустили и больше не имеет смысла держать в заточении одного епископа Илийского, мне приходится взять его на поруки.