Контракт на невинность - Анна Шварц
Шрифт:
Интервал:
Когда Камиль уходит, я чувствую себя еще хуже. Просто потому что его присутствие поддерживало во мне, хотя бы, моральный дух, но сейчас, когда мне больно, когда незнакомый дядька лезет тебе между ног, а какая-то женщина крепит к твоему животу страшные штуки, становится страшно.
— Все, рожать, Ева. Бегом на каталку, повезем в родовое. Быстро ты очень.
Я киваю. Еще немного потерпеть… еще немного.
Потом я могу только осознавать отдельные моменты того, что происходит вокруг. Вот меня укладывают, заставив поставить ноги на какие-то подставки. В глаза бьет яркий свет и на плечо надевают тонометр. Больше всего я запомню момент, как в изголовье моей койки появляется Камиль и наклоняется ко мне, обхватив лицо ладонями и подарив поцелуй. Я даже начинаю плакать от этого, потому что он это сделал слишком нежно. Потом Камиль берет меня за руку, и я смотрю на знакомые тату сквозь пелену слез.
— Так, давай, Ева, — командует врач, — смотри, я кладу тебе руку на живот, вот сюда. Ты толкаешь ее… не лицо напрягая. Внутри мышцы. Выталкиваешь. Ясно? Поехали. Раз, два… толкай. Молодец… Дыши. Еще раз…
— Давление падает, — слышу я внезапно четкий женский голос рядом.
Он внезапно врывается через темноту, который почему-то становится слишком много, и я ощущаю, будто куда-то уплываю. Уже на инстинктах я делаю последний рывок — сильно напрягаю низ живота, и чувствую, как наступает неимоверное облегчение. Тут же слышу громкий детский крик, и…
Окончательно проваливаюсь в темноту, прошептав лишь “Прости”.
“— А у мишки лапки или руки, Ева?
— Лапки…
— А покажи, как мишка говорит. Р-р-р! Вот так он говорит. Р-р! Видишь, на задние лапы встал? Не подходи близко к клетке, малыш. Будешь сладкую вату?
— Буду, мам…”
Давным-давно забытые воспоминания, где высокая, темноволосая женщина берет за ручку маленькую девочку и ведет к разноцветному ларьку за сладкой ватой, растворяются, как утренний туман.
Я медленно открываю глаза около шести часов утра — напротив, на белой стене висят часы, а через окно падают теплые лучи солнца. Просыпаюсь не трехлетней девочкой, которая держала во сне теплую руку мамы, а уже двадцатилетней Евой. И, повернув голову, я понимаю, что сейчас вместо мамы меня держит за руку Камиль.
Наши пальцы крепко переплетены. Кажется, он заснул в кресле.
В двух шагах от моей кровати стоит смешное прозрачное корытце на колесиках, в котором тихо лежит маленький сверток. Вспомнив внезапно все, я приподнимаюсь на кровати, и чувствую, как начинает кружиться голова, а катетер от капельницы в вене причиняет легкую боль.
Камиль в этот момент открывает глаза и, заметив, что я неуклюже пытаюсь сесть с шумом выдыхает. С каким-то облегчением.
— Цыпа, блин. Лежи, — он встает и укладывает меня обратно, заправив заодно мои спадающие на лицо пряди волос за ухо. Его взгляд внимательно ощупывает меня — словно Камиль пытается понять, все ли со мной в порядке, — лежи, говорю. Или привяжу к кровати. Как себя чувствуешь?
— Слабо. Что случилось? — я растерянно смотрю в темные глаза Камиля, замечая там явный оттенок тревоги. И еще мне кажется, что Камиль сейчас на взводе, — что с малышкой?
— С ней все в порядке, — он отпускает меня, выпрямляясь, — все отлично, я бы сказал. Три с половиной кило, рост — пятьдесят два сантиметра. И она похожа на меня, — сказав это, Камиль чуть сужает глаза, усмехнувшись, — уж извини.
— Дай мне ее посмотреть, — прошу я, и он опускает взгляд в то самое прозрачное корытце.
— Она, похоже, спит. Очень сладко.
— Тогда подвези ближе, чтобы не разбудить.
Камиль двигает ко мне малышку, и я, снова приподнявшись на локте, заглядываю внутрь ее смешной кроватки. Не знаю, материнский ли это инстинкт или нет, но стоит мне увидеть крохотное круглое личико с недовольно надутыми губками, и темной прядью волос на макушке, как у меня начинает щекотать в груди от умиления. Я невольно улыбаюсь. Она такая смешная и милая. Кажется, она действительно совершенно не похожа на меня, и это даже в каком-то роде забавно.
— Привет, маленькая, — я осторожно глажу ее по ручке, — прости, что не обняла тебя, когда ты появилась на свет.
Я перевожу взгляд на Камиля — он в это время отходит к окну, взъерошивая пальцами себе волосы. Да, он определенно напряжен. Я чувствую это даже отсюда.
— Камиль?
— М?
— Что со мной случилось?
— С тобой? — он смотрит на меня, — ты едва не отправилась на тот свет, Ева. У тебя открылось кровотечение, упало давление, и ты сразу же отключилась. Твою мать, — он внезапно ругается, и потом еще тише выдыхает что-то матерное. Поставив локти на подоконник, Камиль устало трет лицо, — ладно. Это в прошлом.
Я испуганно перевариваю сказанное, закрыв рот. Да, я помню странную слабость и головокружение в родах, очень сильную боль в животе, но даже подумать не могла, что это обернется подобным. Мне становится дико страшно, хотя, самое страшное уже действительно осталось в прошлом, раз я очнулась.
Моя дочь могла бы лишиться мамы. А что, если с Камилем что-то бы случилось… потом?
Наверное, в это мгновение до меня впервые доходит, что чувствовал Камиль, когда я впервые рассказала ему о своей беременности. Ребенок, оставшийся без родителей — это ужасно. И мы оба это понимаем, как никто другой. Но тогда я была излишне самоуверенной.
— Прости меня, — вырывается у меня и Камиль поднимает голову, посмотрев на меня, как на умалишенную.
— Ты угораешь, цып? — у него вырывается усмешка и он снова подходит ко мне, передвинув кресло так, чтобы усесться прямо напротив, — честно говоря, ты мне дочерта наговорила, пока была в полубессознательном состоянии. Я не хочу это еще раз слышать.
— Например?
— Из приятного я помню только признание в любви. Остальное хочу забыть.
У меня дергается уголок губ.
— Это правда. Я про любовь… Мне сегодня снился сон, перед тем, как я очнулась — там я маленькой гуляла с мамой по зоопарку, и она держала меня за руку. Мне было ужасно уютно. Наверное, так чувствуют себя только дети, когда для них родитель — это весь мир и в нем безопасно… и они знают, что мама и папа их обязательно защитят от всех бед. Когда я проснулась, то увидела, что на самом деле я держала тебя за руку. И внезапно поняла в тот момент — теперь ты стал для меня тем человеком, с которым мне так же хорошо, как было в детстве.
Я вздыхаю, сделав паузу.
— А ты что мне тогда сказал на это признание?
Камиль в ответ как-то криво улыбается.
— Я тогда говорил Зайцеву, что если ты не очнешься — я его замурую в бетонные стены этой клиники, несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Был занят другими, вещами, короче. Вообще, я не знаю, как чувствую себя дети, которых любят родители и что такое безопасный мир. У меня немного другие воспоминания о детстве.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!