Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен

Вскоре после рассвета Даунинг, оставив свою жену и дочь в купе первого класса, открыл дверь в грохочущий тамбур и не спеша двинулся в направлении вагона-ресторана. Наступала весна, и было достаточно тепло, чтобы покурить на свежем воздухе.

— Джек?

Держа в руке сигарету, Даунинг обернулся и увидел смуглого русского мужчину с сияющими глазами и широкой улыбкой.

— Да, — американец моментально понял, что имеет дело с работником КГБ. Они были одни в темном тамбуре, шум и ветер маскировали их контакт, но русский был очень осторожен и ничего больше не говорил. Неизвестный передал Даунингу какой-то конверт и быстро скрылся в темном коридоре. У Даунинга моментально проснулись инстинкты разведчика, и он быстро спрятал конверт в карман пиджака. Дождавшись, когда русский ушел, вернулся в свое купе. Все это заняло не более минуты.

Даже в купе Даунинг не решился открыть конверт и ознакомиться с его содержимым. Американцу и его семье предоставили то же самое купе, которое тот всегда получал в «Красной стреле», и он был убежден, что купе было оборудовано опертехникой, возможно, как аудио, так и видео.

Даунингу потребовались вся его выдержка и тренировка, чтобы спокойно просидеть с женой и дочерью оставшуюся часть пути, сжимая в кармане загадочный конверт. И только оказавшись в безопасности американского консульства в Ленинграде, Даунинг наконец ознакомился с тем, что ему передал незнакомец.

Читая письмо, Даунинг с трудом сдерживал волнение. В конверте он нашел собственную фотографию, сделанную службой наружного наблюдения, в момент, когда с женой входил в метро. На фото они были изображены в теплой зимней одежде, в стороне виднелись кучи снега. Он прикинул, что фотография была сделана прошлой зимой, вскоре после его прибытия в Москву. В конверте также была большая записка от молодого русского, который и в самом деле был офицером КГБ. Тот писал, что разочаровался в советской системе и хотел бы когда-нибудь уехать в Америку. В ожидании этого дня был готов работать с ЦРУ. Фотографию Даунинга с женой приложил как доказательство имеющегося у него доступа к информации, представлявшей уникальный интерес для резидента ЦРУ.

В первом письме неизвестный русский не назвал своего имени, но указал, что занимает важный пост в американском отделе Второго главного управления КГБ, занимавшегося контрразведывательной работой по американцам в Москве. Он был помощником руководителя американского отдела и лично отвечал за разработку резидента ЦРУ в Москве. Таким образом, он был куратором Джека Даунинга и знал о нем все, что было известно КГБ: работа, поездки, семья. Самое интересное, он знал, когда за Даунингом велось наружное наблюдение и какие другие оперативные средства КГБ использовал в слежке за ним.

Неизвестный отмечал, что, поскольку ведет разработку Даунинга, он точно знает, когда с ним можно безопасно контактировать. Он писал, что Даунинг не должен пытаться сам установить с ним контакт или заранее назначать встречи. Вместо этого дал Даунингу короткий список московских ресторанов, которые тот должен посещать вечером по пятницам. Приехав в ресторан, он должен был оставить свою машину на стоянке незапертой и спокойно ужинать или смотреть фильм. Неизвестный будет оставлять свое сообщение в машине Даунинга прямо под носом у службы наружного наблюдения. Это было возможно из-за одной пикантной привычки советской службы наружного наблюдения. КГБ знал, что по пятницам американцы получали почту из США. Это открывало возможность эпизодического просмотра почты с целью получения какой-то информации о дипломатах, которая могла бы указывать на их уязвимость. Таким образом, вечером в пятницу русский легко мог объяснить сопровождавшим его работникам бригады наружного наблюдения, что он проникает в машину Даунинга с целью поиска почты в его портфеле.

Если Даунинг сам хотел передать какое-то сообщение своему анонимному помощнику, тот мог оставить его в специально помеченном конверте. Таким образом, небрежно оставленный Даунингом в своей машине портфель будет служить почтовым ящиком для этого тайного канала связи. Русский также писал, что может и впредь иногда встречаться с Даунингом в «Красной стреле» — он всегда будет заранее знать, когда тот снова захочет совершить поездку в Ленинград.

Для Даунинга трудно было придумать более подходящее время для появления этого инициативника. Со времени возвращения Даунинга в Москву в ноябре прошлого года его все больше тревожило и угнетало состояние оперативной работы ЦРУ в Москве. Потери 1985 года лишили резидентуру всех источников на территории Советского Союза. Война взаимных выдворений, разгоревшаяся в связи с делом Николаса Данилофф, еще больше сократила оперативные возможности. Она на несколько месяцев задержала приезд Даунинга, в то время как Москва выдворяла опытных разведчиков по принципу «око за око». К этому добавились принятые Горбачёвым меры по отзыву советского административного и технического персонала посольства США, которые практически парализовали деятельность посольства. Работа посольств США в Москве и других городах мира вообще в гораздо большей степени зависела от местного персонала, чем работа соответствующих советских посольств.

Вскрывшееся в декабре дело Клейтона Лоунтри явилось еще одним потрясением для ЦРУ. Управление опасалось, что морской пехотинец мог дать КГБ доступ в помещение резидентуры ЦРУ. Поначалу контрразведчики ЦРУ считали, что сам Лоунтри не мог причинить большого ущерба. Однако в марте, когда Даунинг встречался с Клэйром Джорджем во Франкфурте, ЦРУ установило, что еще один морской пехотинец — Арнольд Брэйси — тоже мог помогать КГБ. Если Лоунтри и Брэйси действовали по сговору с КГБ вместе, то они могли дать КГБ доступ к «фамильным драгоценностям» советского отдела ЦРУ.

В этих условиях было неудивительно, что работники московской резидентуры ЦРУ, переживавшие такой затяжной период неудач, начинали сомневаться в себе и своих методах. В лучшие времена середины 70 — начала 80-х годов операции московской резидентуры ЦРУ были окружены определенным ореолом, а сами работники ходили с важным видом людей, уверенных в том, что они являются лучшими из лучших. У них были основания гордиться собой: в Москве велась работа с самой ценной агентурой, которой когда-либо располагало ЦРУ за всю свою историю.

Теперь все, что было создано в конце 70 — начале 80-х годов, потеряно, а с этим утрачено и чувство уверенности разведчиков московской резидентуры. Мюрат Натырбов уехал из Москвы летом 1986 года как раз в то время, когда КГБ арестовывал последних агентов ЦРУ. Гербер хотел заменить его. Однако в последующие пять месяцев Даунингу пришлось выжидать наступления перемирия в войне выдворений, а московская резидентура оставалась без руководителя. Отсутствие четкого руководства также отрицательно сказалось на результатах. После такого большого количества арестов и провалов работники резидентуры начинали видеть призраки и шарахаться от своих собственных теней.

Американские разведчики начинали считать, что было просто невозможно оторваться от наблюдения КГБ для проведения операции. Пошли разговоры о таинственных, почти мистических способностях КГБ следить за каждым их движением. Говорили о некой «ультраконспиративной» слежке — новой ступени наблюдения, которая применялась, как только работник начинал считать себя «чистым». Эту новую слежку нельзя было выявить и, следовательно, доказать факт ее существования. Работники ЦРУ на московских улицах уже не верили своим глазам и инстинктам и сходили с проверочных маршрутов, отказываясь от проведения операций при проявлении к ним малейших признаков внимания. В Москве стали повторять, что КГБ непобедим.