Возраст Суламифи - Наталья Миронова

Вернувшись к Лине, он первым долгом собрал Настину кроватку.

– А можно, мы их всех вместе положим? Тут кроватка встанет. И, если можно, я бы лег здесь, на матрасе. Я не храплю. Вдруг Настя ночью проснется и испугается? А вам, Галя, я в той квартире кровать вытащу, хорошо?

И опять Галюся вопросительно поглядела на Лину.

– Если ты не возражаешь… – начала Лина.

– Как скажешь, – отозвалась Галюся. – А хочешь, я на кухне лягу, на диване? И кровать не таскать.

– А вам будет удобно? – засомневался Климов.

– Я маленькая, я помещусь, – бодро махнула рукой Галюся.

На том и порешили.

Детей искупали и уложили, Галюся перетащила свою постель на кухонный диванчик, а Климову постелили свежую на матрасе в детской. Но он не стал ложиться, он прошел в первую комнату, к Лине.

– Мы не договорили.

– Слушай, не дави на меня. Дай мне время. Я же тебя совсем не знаю.

– Зато я тебя знаю.

– Этого мало, – нахмурилась Лина. – Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Как это ты не знаешь? Климов.

– Тебя так и нарекли – Климовым?

– А-а, – улыбнулся Климов, – понял. Валерий. Валерий Сергеевич. Но все зовут меня просто Климов. Я привык.

– Ладно, я тоже буду, – с улыбкой кивнула Лина. – «Валерий» звучит как-то слишком пышно. Хотя тебе идет. Ты здоровый, а «Валерий» значит здоровый. Да, вспомнила, тебя Даня Валерой называл! Но «Климов» мне больше нравится.

– Вот и хорошо.

Климов подсел к ней и вдруг увидел, что компьютер открыт.

– Ты что, работать собираешься? Уже поздно!

– Я сегодня весь день не работала…

– Не надо, – принялся уговаривать ее Климов. – Ты все успеешь. Давай просто поговорим, Воробушек.

– Как ты меня назвал?

– Воробушком. Ты на него похожа. Ну… мне так кажется. Но если тебе не нравится…

– Нет, почему же, – насмешливо глянула на него Лина, – это даже лестно. Воробушком называли Эдит Пиаф. Слово «piaf» и значит «воробушек».

Климов честно признал, что он об этом впервые слышит.

– А знаешь, чем ты выгодно отличаешься от Влада? – огорошила его Лина.

Климову вообще не хотелось, чтобы его сравнивали с Владом, но раз выгодно… Он вопросительно уставился на Лину.

– Влад тоже тундра неасфальтированная, но всегда делает вид, будто он в курсе. А ты честно признаешь, что не знаешь.

– Что ты вообще в нем нашла? – пробурчал Климов.

Лина нахмурилась. Пожалуй, не надо было об этом спрашивать, запоздало сообразил Климов. Но она призналась:

– Я и сама все время задаю себе этот вопрос. Наверно, просто время мое подошло, возраст Суламифи. А он тут как тут.

– Кого возраст? – честно спросил неасфальтированный Климов.

– Суламифи. Ты что же, и Куприна не читал?

– Как-то не пришлось. Я рос в пролетарской среде, у нас с этим проблемы. Но я прочту.

– А вот я говорила про «Белого пуделя». Это тоже Куприн написал.

– Я кино смотрел, – выдал классическую отмазку Климов. – Так что там с этой, как ее?..

– Суламифью? Она была любимой женой царя Соломона. Это из Библии. «Песнь Песней», слыхал?

– Смутно. А при чем тут возраст?

– Суламифи было тринадцать лет, но дело не в этом. На Востоке девушки рано созревают, – повторила Лина слова, когда-то сказанные Ольгертом Куртинайтисом. – Для меня возраст Суламифи – это возраст любви. И когда он настанет, неизвестно. У всех по-разному. – Увидев, что Климов по-прежнему пытливо смотрит на нее, она продолжила: – У меня было проблемное детство. Мать гуляла, я такого насмотрелась, что не дай тебе бог. Потом сюда переехала, за прабабушкой ухаживала. Она дожила до ста одного года, долгожительница моя, но она же была совсем беспомощная. Потом Митя родился, его надо было нянчить… В общем, я припозднилась. Влад был у меня первым. Сравнить было не с чем. Теперь-то я сама удивляюсь: что я в нем тогда нашла?

– Ну не скажи. Влад красавец.

– Тебе нравится? – усмехнулась Лина.

– Нет, – ответил Климов очень серьезно. – Такому сразу хочется дать по роже. Но я думал, женщинам такие нравятся.

– Мне – нет. Не мой тип, – покачала головой Лина. – Сама не знаю, что на меня нашло. Сразу ведь было видно… Но я была как в чаду… Ничего не видела, не слышала… Теперь вспомнить стыдно.

– Не мучайся. Прости себе, – посоветовал Климов.

– Смотри-ка ты: Выготского не читал, а в психологии разбираешься! – засмеялась Лина. – Я уж было простила… И тут он опять возник.

– Больше не возникнет. Я должен тебе кое-что рассказать, – озабоченно нахмурился Климов. – Я Владу морду отрихтовал и счет закрыл, на который деньги ему переводил. Но за ним стоят другие люди, и они могут на меня наехать.

– Но тогда… нам надо что-то делать! – воскликнула Лина так энергично, словно они опаздывали на самолет.

Климов готов был ее расцеловать.

– Я тебя обожаю. Нет, серьезно. Но я уже кое-что предпринял. Во-первых, слил Влада этим людям. Он же мне чуть сделку не порушил! Они такого не прощают…

– А я поговорила с адвокатом… Он обещал заняться владовским папашей. Прости, я тебя перебила. Ты сказал «во-первых». А что во-вторых?

– Во-вторых, буду искать другую крышу. И заняться этим надо срочно, завтра же с утра пораньше.

– А без крыши никак нельзя? – наивно спросила Лина.

– Никак нельзя. Но есть вариант. Есть у меня пара знакомых… Крупные бизнесмены – настоящие, честные. Жаль, что всего пара, но при нашей системе больших деревьев выросло мало. И все же, пусть пара, но есть. В их тени можно укрыться.

– Да ты поэт! – одобрительно улыбнулась Лина.

– Первый раз в жизни… Наверно, это от любви, – пошутил Климов.

– Ты меня даже не знаешь.

– Я уже видел достаточно. И вообще, любовь слепа, ты же сама говоришь.

Лина помрачнела.

– А вдруг я окажусь Владом в юбке?

– Это вряд ли, – опять процитировал Климов любимый фильм. – Ну сама подумай: разве Влад мог бы так классно переводить? Да он не знает, как «метанол» по-английски пишется! И разве Влад мог бы так любить детей? Так их понимать? Так с ними играть?

– Ой, смотри, возгоржусь! – Лина нахмурилась, что-то вспоминая. – Я у Агаты Кристи читала в одной книжке, что для счастливого брака нужно, чтобы люди совпадали по трем параметрам.

– По каким?

– Во-первых, – Лина принялась старательно вспоминать, – они должны любить свежий воздух. Ну или не любить. Ты любишь?