Воскресший гарнизон - Богдан Сушинский

— Если это проверка, то не утруждайтесь. Знаю. «Группа жен диктаторов» — вот на что он расщедрился. Хотя я решительно выступила против такого определения, требуя, чтобы в эту группу входили женщины, сами способные становиться лидерами движений, стран, племен и народов. Было принципиально важно — на что нацеливают слушательниц этих курсов, получавших такой же объем диверсионной подготовки, как и мужчины. По этому поводу мы однажды схлестнулись так, что Скорцени, наш «Обладатель Шрамов», чуть было не схватился за пистолет.

— Позвольте, Софи, уж не вы ли были назначены командиром-старостой этой группы первого набора?

— И как только вы догадались, барон? — одарила его ироничной улыбкой Софи. — Если он когда-либо упоминал обо мне, то наверняка именовал «герцогиней».

— Точно, «Герцогиня»! Какой же я идиот, что не поинтересовался, о ком идет речь.

— Ваше счастья, что не поинтересовались, иначе пришлось бы стреляться на дуэли с самим Обладателем Шрамов.

— Все зашло настолько далеко? — вскинул брови барон.

— А что поделаешь, если моя ершистость лишь раззадоривала Скорцени?

— Нет, Софи, решаясь на дуэль со Скорцени, я предпочел бы не пистолеты, а сабли или шпаги, чтобы на лице этого «Обладателя» одним шрамом стало больше[58][59],

— Причем с татуировкой под ним: «От барона фон Штубера». — Они посмеялись над своими словами, как над давнишней студенческой шуткой, и вновь двинулись в путь. Барону всегда нравилось умение Софи развивать любую, самую сумбурную его мысль. Этим она чем-то напоминала штурмбанфюреру вечного фельдфебеля Зебольда. — Кстати, мне известно, что вы с Отто давно стали друзьями, барон, — на всякий случай поспешила умиротворить его Герцогиня.

— Первыми это убеждение нам навязали журналисты, когда готовили документальный фильм об операции по похищению Муссолини.

Не таясь от Штубера, Софи храбро нанесла весь маршрут следования на листы бумаги, лежавшие у нее на командирской планшетке, не забыв и обо всех тех объектах, о которых барон только что упоминал и к которым нужно было добираться, преодолевая сталактитовые пещеры.

— Это я — чтобы не заблудиться, когда останусь без надежного проводника, — объяснила свое пристрастие к картографированию. — Впрочем, судя по количеству постов, блуждание гостей по лабиринтам лагеря у вас не поощряется.

— И даже смертельно опасно, поскольку здесь полно зомби и просто одичавших от подземельной жизни солдат, — полушутя предупредил ее Штубер.

— Постараюсь быть очень осторожной.

Завершалась экскурсия возле отсека, в котором трудился скульптор Орест. Аккуратно сложив свои листики со схемой, Софи также аккуратно поместила их в боковой карман куртки Штубера, объяснив:

— Я жуткая растеряха, барон. Но, как и обещала, стараюсь быть осторожной. После выхода на поверхность не забудьте напомнить мне об этих листиках.

«Кажется, усилия инструкторов Фридентальских курсов особого назначения в самом деле не были напрасными» — бодро отметил про себя Штубер, стараясь не думать о том, в какую авантюру втягивает его в эти минуты многоопытная Герцогиня.

Едва он успел сказать себе это, как с противоположной стороны штрека приблизилась две машины, из которых вышли лже-фюрер, Скорцени, комендант и люди из свиты.

— Кажется, нас опередили, Софи. У скульптора Ореста высокопоставленные гости. Что будем делать?

— Придется присоединиться к свите. При этом лично я предпочла бы держаться в тени, дабы фюрер и Скорцени могли сосредоточиться на работах Ореста, а не на моей гибнущей талии.

Вот уже в течение нескольких минут лжефюрер стоял перед еще незавершенным подземельным «Распятием», словно странник — перед символом древней, занесенной песками цивилизации.

Маявшегося чуть в сторонке скульптора Отшельника он, казалось, совершенно не замечал. Как, впрочем, и штурмбанфюрера Штубера, который, по-наполеоновски скрестив руки на груди, молча, с отрешенным видом наблюдал за всем происходящим здесь. Уж он-то знал цену мастеру, которого доставил сюда из богоизбранной Подолии.

И лишь однажды Орест метнул взгляд на какого-то офицера, предпочитавшего держаться в дальнем углу мастерской, за спиной Штубера, между двумя каменными столбами-заготовками. Ему и в голову не могло прийти, что здесь появилась София Жерниц-кая, это привидение из его прошлой жизни. Впрочем, Герцогиня пробыла в мастерской лишь несколько минут и тут же покинула её, избавляя Штубера от необходимости представлять свою спутницу фюреру и свите. Зачем отвлекать их от произведений искусства? Поначалу предпочла отсидеться в расположенном рядом отсеке, отведенном под жилье самому Штуберу, но уже через несколько минут вновь подошла к мастерской и, подобно часовому, заняла место у входа, откуда могла слышать все, о чем говорили в обществе лжефюрера. О том, что речь идет о визите не фюрера, а двойника, барон уже успел ее предупредить.

Штубер также решил не рисковать и сообщил Скорцени, что с ним находится известная ему Герцогиня, по личному заданию Геринга. Он коротко объяснил цель визита Софи и попросил для нее разрешения присутствовать, но так, чтобы не привлекать внимания лжефюрера. Тот сухо обронил: «Пусть присутствует» и тут же предупредил о появлении этого «офицера из окружения Геринга» Зомбарта, заметив при этом: «Мы с вами присутствия этой влиятельной дамы не замечаем». Но и после этого Софи старалась не приближаться к Оресту и вообще не попадаться ему на глаза. Ранее облюбованное место «на галерке, за колоннами», ее вполне устраивало.

...Когда Отшельника представили фюреру, тот лишь благосклонно кивнул. Однако Штубера, этого «величайшего психолога войны», как величал его Скорцени, сдержанность фюрера не смутила. Уже хотя бы потому, что он прекрасно знал, что перед ним — всего лишь Имперская Тень вождя. Тем более что даже «тень фюрера» все больше подпадала под магию таланта резных дел мастера.

А ведь и в самом деле... Этот, распятый на кресте, с еще невысеченным лицом и неотточенными линиями груди...

Он напоминал лжефюреру Зомбарту его самого: уже давно и безбожно распятого, но еще не возведенного до величия Христа; уже превращенного в мученика, но еще не воспетого во славе и молитвах; уже всему христианскому миру известного, но все еще не канонизированного.

Сотни людей давно видят в нем фюрера-полубога, высшего посвященного, новозаветного германского мессию. Но сам он еще не способен обрести над христианским миром такую власть, которая заставила бы поверить в него как фюрера.