Медвежья злоба - Валерий Петрович Кузенков

втягивал в себя холодный осенний воздух – вдруг кто-то из собратьев надумает полакомиться его добычей. Таких не нашлось.

Когда лось был съеден практически полностью, медведь почувствовал, что скоро выпадет снег. И чтобы не быть застигнутым врасплох перед залеганием в зимнюю спячку, наконец оставил это место и направился в сторону огромной лесной гари, где вот уже несколько лет кряду зимовал и где все эти годы его никто не беспокоил.

Берлогу медведь подготовил ещё несколько недель назад. В этот раз он поленился идти далеко в глубь сгоревшего леса и подыскал подходящее, по его мнению, место на краю гари. Несколько дней копал берлогу. Нагрёб возле неё внушительную кучу «земли-копыни». Ровнять не стал. Найдя росшую неподалёку ёлку, старательно надрал зубами и когтями еловой коры и веток, потом набрал мха и из всего этого приготовил мягкую подстилку.

Идя на место зимовки, зверь мастерски путал и скрывал следы и свой последний ход на лёжку в берлогу. Для этого, используя характер местной тайги, незамерзающие мелководные ручьи и речки, ветровалы, небольшие болота, он оставлял после себя сдвоенные тропы, сложные заходы и выходы, петли. Наконец медведь сделал «пяту» – дал конечный след перед залеганием на лёжку, чётко определившись в направлении на север. Добравшись до берлоги, медведь залёг на всю зиму…

* * *

Построенная несколько лет назад промысловая лесная избушка за годы потемнела. Когда-то жёлтые смоляные брёвна, из которых она была сложена, превратились в серые. Изба представляла собой постоянное жилище для находившихся в промысловых угодьях охотников – была очень проста по конструкции и в то же время у неё был необходимый минимум удобств для длительного в ней проживания. Она была просторная и даже имела рубленные из брёвен сени, находившиеся под одной крышей с избой. Основным инструментом при её изготовлении служил топор. Брёвна соединялись в рубленые углы, на верхней стороне брёвен делался паз, в который прокладывался мох, собранный здесь же, неподалёку. Односкатная крыша с небольшим уклоном была покрыта досками, вытесанными из колотых половинок бревна. А потолок для сохранения тепла был засыпан слоем земли. Тяжёлая дверь, собранная из тёсаных плах, сейчас была плотно закрыта, а из двух небольших окошек, прорубленных с южной стороны и из-за отсутствия стёкол когда-то разбитых затянутых бычьим пузырём, мерцал неяркий свет от керосиновой лампы. Внутри избы находились печь, нары, скамейка, небольшой стол и чурбак.

На нарах, расположенных вдоль стены от печи до угла, лежал человек с характерным прищуром глаз, так свойственным северным народам, проживающим в этих местах. Он курил свёрнутую из газеты самокрутку, забитую до отказа махоркой. Другой мужик славянской внешности восседал на чурбаке за столом. Ловко работая остро отточенным ножом, он обдирал белок, ещё днём добытых из-под собак.

Под потолком вдоль свободной стены было укреплено несколько жердей, на них лежали приготовленные для растопки дрова, рядом лежала и сушилась обувь и сырая одежда охотников.

В стены в большом количестве были вбиты гвозди, на которых была развешена добытая пушнина: связки беличьих шкурок, несколько собольих, пара шкур выдры, шкуры норки, а также висело много мелкой хозяйственной утвари, не умещавшейся на полках.

Промысловые охотники, находившиеся в избе, выбрались в свои охотничьи угодья из посёлка ещё в начале сентября. Промысел они начали с добывания боровой дичи и норки. В начале октября стали добывать ещё и зайцев, выдр, начался небольшой беличий промысел. Массовое белкование для них наступило в конце месяца.

Георгий, по национальности тунгус, и русский Василий были родственниками. Георгий был женат на племяннице Василия. В посёлке они жили на одной улице и охотились вместе в одних угодьях. Собаки – и те были родственниками: молодая лайка по кличке Соболь, принадлежавшая Василию, была рождена от Лыски – лайки Георгия, с которой вот уже несколько лет он ходил в тайгу.

В первое время после приезда в угодья промысловики занимались благоустройством и приведением в порядок самоловов, а с началом ноября основная нагрузка в охоте легла на собак.

– Жора, хватит валяться, сходи собак покорми и лошадь. Еда давно должна быть готова. – Василий оторвался от своего занятия и посмотрел на родственника.

Георгий вздохнул и нехотя сел на нарах:

– Холодно однако. Ну, ничего не поделаешь, идти нужно.

Спрыгнув на пол, он сунул ноги в обрезанные от голенища валенки и вышел в сени, а потом и на улицу. Мороз был градусов пятнадцать-двадцать. Тунгус поёжился от холода после тёплой избы и подошёл к костру.

Пищу они варили рядом с избушкой, для этой цели имелось специально оборудованное место, снабжённое навесом. Собаки лежали тут же, у костра, смотрели на огонь, грелись, терпеливо ожидая, когда их покормят.

– Однако холодно, – обратился Георгий к собакам.

В ответ те вильнули пушистыми хвостами.

– Ничего, сейчас пузо кашей набьёте, по белочке проглотите, тепло будет! – он улыбнулся и снял с огня котелок, в котором варилась еда для собак. Поставил котелок на землю. Подняв крышку, перемешал деревянной лопаткой варево, понюхал валивший от горячей еды пар: – Вкусно однако. Сам съем. – Жора хитро прищурился и посмотрел на собак. Они встали и подошли к нему. – Не волнуйтесь! Георгий хороший, он вам всё это сварил. Терпите. Остынет, и получите. Горячее нельзя, нюх пропадёт. Как тогда белок искать станете? А у меня и Василия нюха нет. Шибко табак курим.

Наложенную в миски еду Георгий поставил остывать на крышу навеса, чтобы собаки её не достали.

– Пойду коню сена задам. А ваша еда пока остынет.

Он пошёл в стойло к лошади, на которой охотники перевозили весь свой нехитрый скарб из посёлка в лес. Наложив в ясли сена, постоял с минуту рядом с лошадью, наблюдая, как та ест.

– Завтра овса дам. Хрусти пока, – потрепал рукой гриву.

Лошадь на Георгия не обратила никакого внимания. Зато собаки от него не отходили, так и продолжали крутиться возле ног.

– Хорошо, хорошо. Пошли, еда, наверное, остыла, – сказал Георгий. Попробовав пальцем еду, наложенную в миски, он удовлетворённо произнёс: – Готово. Ешьте, хорошие наши, ешьте!

Поставил одну миску перед Соболем, вторую перед Лыской. Собаки не заставили себя долго уговаривать и тут же принялись за пищу. Георгий направился в избу.

Василий по-прежнему сидел за столом. Шкурку с белки необходимо снимать в день добычи или не позже следующего дня, при условии хранения тушки в прохладном месте. Несколько только что занесённых из сеней белок были разложены на столе, чтобы полностью оттаяли. Василий брал белку, остро отточенным ножом делал разрезы на шкурке по внутренней стороне задних лап. После этого сильными пальцами