Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом - Джереми Дронфилд

Эльрихом командовал сержант СС Отто Бринкман, похожий на хорька; он был не только садистом, но и никуда не годным руководителем. Командование лагеря Дора-Миттельбау использовало Эльрих как свалку, куда отправляли всех неугодных из персонала и заключенных, которым вряд ли суждено было выжить. На вечерней перекличке, когда узники валились с ног от усталости, Бринкман принуждал их заниматься зарядкой, ложась на острые камни немощеного плаца.

По оценке Густава, в день от голода и непосильной работы в лагере умирали пятьдесят-шестьдесят человек – «настоящая человеческая мельница». Однако что-то у него внутри по-прежнему не желало сдаваться. «Я едва переставляю ноги, – писал он, – но я заключил сам с собой договор о том, что доживу до самого конца. Решил брать пример с Ганди, индийского борца за свободу. Он такой худой, но все-таки продолжает жить. И каждый день я сам к себе обращаюсь с молитвой: Густль, не отчаивайся. Стисни зубы – эсэсовским убийцам тебя не одолеть».

Он вспоминал строки из собственной поэмы «Калейдоскоп в карьере», написанной пять лет назад:

Напоминая себе о былой воле к сопротивлению, он писал: «Думаю, собака еще доживет до конца!» Его вера в освобождение была тверда как скала, а главное, он верил, что его мальчик в безопасности. Наверняка – так он считал – Фриц уже добрался до Вены.

* * *

Фриц разочарованно посмотрел на свою еду: кусок хлеба величиной с ладонь и маленькая миска жидкого супа из репы. Вместе с кружкой эрзац-кофе это был весь его рацион на целый рабочий день. Иногда удавалось получить добавку супа, но он понимал, что долго так не продержаться. С его приезда прошел всего месяц, а руки у Фрица уже стали куда тоньше и на лице опять выступили скулы. Еще никогда он не чувствовал себя таким одиноким, таким оторванным от друзей и лишенным любой поддержки. Товарищеских уз, которые помогли ему выжить в Бухенвальде и Освенциме, здесь уже не было – он отрезал их, спрыгнув с поезда.

Его направили в подразделение лагеря в деревне Гузен, в четырех километрах от Маутхаузена. Цепь событий, приведших его туда, была, в каком-то смысле, еще более странной, чем тех, в результате которых он оказался в самом Маутхаузене. Германия боролась уже просто за свое существование и отчаянно нуждалась в человеческих ресурсах, поэтому комендант лагеря, полковник СС Франц Цирайс объявил, что германские и австрийские заключенные арийской крови могут заслужить свободу, вступив добровольцами в ряды СС. Их соберут в особые подразделения, выдадут форму и оружие, и они будут вместе с обычным СС сражаться за выживание Фатерлянда[473].

На встрече членов Сопротивления в Маутхаузене Пепи Кель и другие сошлись на том, что часть их людей должна пойти в добровольцы. Они предполагали, что СС будет использовать арестантские подразделения как пушечное мясо либо натравит на остальных заключенных[474]. Внедрив членов Сопротивления в их ряды, можно было обратить план эсэсовцев против них самих; в решающий момент вооруженные добровольцы обратят оружие против солдат СС.

Среди ста двадцати «добровольцев», назначенных Пепи, оказался и Фриц. Официально он считался арийцем, был здоров и выглядел как боец. Фрицу эта идея претила; от одной мысли о том, что он – ради каких бы то ни было целей – наденет эсэсовскую форму, накатывала тошнота. Однако Пепи настаивал, а это был не тот человек, которому легко противостоять. Вот как вышло, что Фриц Кляйнман, еврей из Вены, однажды вошел в кабинет коменданта и подписал документы о зачислении в специальное подразделение СС «Мертвая голова»[475].

Добровольцев отправили в близлежащую эсэсовскую учебную часть, где началась усиленная программа муштры и промывания мозгов. Но если другим удавалось сосредоточиться на главной цели и смириться с тем, что им приходилось делать, Фриц понял, что ему такое не под силу. Он решил, что не может там больше оставаться. Об увольнении нечего было и думать, поэтому он начал совершать мелкие нарушения в надежде, что его выгонят. Опасная тактика, грозившая пулей в затылок, все-таки привела к тому, что после нескольких взысканий его отчислили из добровольцев. Он снова стал арестантом и вернулся в лагерь, а его карьера в СС закончилась, не успев начаться.

В Гузен его перевели в числе 284 рабочих специалистов, с которыми он не был знаком и не успел подружиться. В состав группы входили евреи и политические заключенные со всего Рейха: поляки, французы, австрийцы, греки, русские, голландцы; там были электрики, слесари, сантехники, маляры, кузнецы, механики и даже один украинский авиационный техник[476].

В Гузене II содержалось около десяти тысяч заключенных, в основном технические специалисты, работавшие на секретном авиационном производстве в тоннелях в горах[477]. Фрица приписали к батальону Ва III – кодовое название подразделения, обслуживавшего авиационный завод «Бергкристалл» в тоннелях Санкт-Георгена, где строились фюзеляжи для новейшего истребителя и бомбардировщика Ме.262 Мессершмитта[478].

Фриц чувствовал себя бесконечно одиноким. Им овладело безразличие, как в какой-то момент в Моновице. Он не заметил, как промелькнули март и апрель; в его памяти эти два месяца остались страшным смазанным пятном.