Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта - Владимир Ильин

— Вот это здорово! — хохотал Гудков во время моего рассказа. — Сейчас же по рации все сообщим в штаб партизанского движения, — решительно заявил он.

— Товарищ комбриг, разрешите мне теперь пойти поспать, а то я почти три ночи не спал.

— Да, да, иди, отдыхай. Ты свое дело сделал, и надо отдохнуть.

В эту ночь по разработанному Центральным штабом партизанского движения плану не только белорусские, а и ленинградские, калининские, смоленские и орловские партизаны провели массированную операцию по выводу из строя железнодорожных коммуникаций врага, вошедшую в историю под названием «Рельсовая война».

Действия партизан дезорганизовали перевозки противника в самый разгар Курской битвы. 4 августа 1943 года в дневнике боевых действий Верховного командования Вермахта отмечалось: «Движение по железным дорогам на Востоке часто прекращается из-за подрыва рельсов в районе группы армий «Центр». 03.08 произошло 75 больших аварий и 1800 взрывов. Движение поездов в районе группы армий «Центр» с 04.08 прекращено на 48 часов».

Так в эту ночь ответили советские партизаны гитлеровским захватчикам. Через несколько дней после этой удачно проведенной операции «Рельсовая война» нам стало известно, что у нас в бригаде и отрядах по приказу Гудкова произошли перестановки в командном составе. Командир первого отряда Руколь Я. Ф. был теперь назначен начальником штаба бригады, а командиром отряда стал Цымбал Андрей. Комиссаром этого отряда стал наш разведчик и мой друг Голиков А. Г., а комиссаром второго отряда стал Короткевич М. Д. В нашей бригаде в это время было три боевых отряда и разведотряд, в который теперь был назначен начальник штаба Евсеенко А. П.

После его назначения мы приняли решение, что прежде всего Евсеенко займется связью с Толочиным, где ему обещали достать пишущую машинку, тем более что Красинский сообщил ему, что она уже есть, только нужно ее как-то переслать партизанам.

С этим заданием он тут же выехал в сторону Толочина, где с нашей связной Ниной Евсеенко послал в Толочин к дому Красинского подводу. Приняв ее, Красинский отправил Нину на окраину города к Польскому кладбищу, к дому сапожника, где она и должна была его ждать. Нагрузив повозку сеном и захватив с собой несколько мешков, Красинский поехал в центр Толочина, туда, где находилась квартира Кударенко И. Г. У него-то и находилась эта машинка. Все шло хорошо, он благополучно проехал город и добрался до дома, где жил Кударенко. Погрузив машинку на повозку и укрыв ее сеном и мешками, Красинский выехал со двора. Теперь ему надо было проехать мимо здания комендатуры СД и полиции. И, как на грех, когда он стал проезжать мимо нее, то из полиции вышел следователь Гель. Увидев едущего на повозке Красинского, он жестом приказал ему остановиться.

— Куда ты едешь? — строго спросил он его, подозрительно посматривая на почти пустую повозку и на сено, лежащее на ней.

Красинскому хотя и страшно было в этот момент, но он твердым голосом ответил этому немецкому чиновнику:

— Еду, господин следователь, к родственникам в Озерцы, вот хочу у них несколько мешков картошки запасти на зиму.

— Ну ладно, поезжай, — разрешил ему Гель.

Благополучно проехав по городу к кладбищу, Красинский передал связной Евсеенко подводу с машинкой, а сам отправился домой. Через пять дней Красинский и сам был вынужден уйти из города к партизанам. Он довольно хорошо печатал на машинке, и я его стал использовать в качестве машинистки. Мы с ним печатали листовки, сводки от Совинформбюро и другие агитматериалы.

* * *

В эти же дни Агапоненко продолжал держать связь с гитлеровским лагерем в Михайловщине.

26 августа 1943 года утром по дороге к нам в Толпино появилась большая группа одетых в немецкую форму людей, которые были вооружены, и многие из них вели с собой, держа за руль, велосипеды. С ними же позади шла повозка, нагруженная каким-то грузом. Часовой, наблюдающий за этой колонной двигающихся к деревне неизвестных вооруженных людей, объявил тревогу. Услышав об объявленной тревоге, Агапоненко тут же выбежал из дома и сказал мне на ходу, что это, наверное, пришли наши пленные из Михайловщины. Так оно и оказалось на самом деле. От этой колонны, остановившейся на подходе к Толпину, отделился один из них и смело пошел к часовому. Мы с Агапоненко пошли навстречу ему.

— Я Михаил Палаш, — заявил он нам.

— Здравствуй, Палаш! Наконец-то мы вас дождались, — подав руку, радостно приветствовал его наш командир, а потом, показав рукой на меня, он добавил: — А это наш комиссар отряда Ильин Владимир, познакомьтесь с ним.

Мы обменялись рукопожатиями, и Палаш, помахав рукой остальным своим товарищам, приказал им идти в деревню. Там партизаны обступили вновь прибывших со всех сторон и стали задавать им один вопрос за другим.

— Обождите, товарищи, засыпать их вопросами! — сказал Агапоненко. — Дайте им передохнуть с дороги, да и накормить их надо. Егор, — обратился он к Евсееву, — размести вновь прибывших к нам в отряд по домам деревни и организуйте им обед.

— Товарищ командир, — обратился Палаш к Агапоненко, — а куда нам все трофеи убрать? — показал он на пишущие машинки и велосипеды.

— Комиссар Ильин вам скажет, куда все это разместить.

Вечером мы собрали всех вновь прибывших, и я зарегистрировал их, записал в наш партизанский список и коротко побеседовал с каждым из них. Все эти товарищи были воинами Красной Армии и попали в плен к немцам при разных обстоятельствах. Многие из них в плену оказались после ранения в боях, когда наша армия отступала и они оказались в окружении. На особый учет я взял бывших полицаев, но таких оказалось совсем немного. Среди них в основном были руководители этой группы. Михаил Палаш и Владимир Егоров рассказали нам, как им удалось организовать этот побег из лагеря более 60 военнопленных:

— Мы тайно организовали небольшую группу надежных товарищей, которых знали еще по армейской жизни. Члены этой группы, в свою очередь, собирали вокруг себя близких друзей. Вечером накануне побега мы между собой распределили обязанности: кто и где будет нападать на охрану лагеря. Ночью, бесшумно сняв часовых, мы не только вышли из лагеря, но и решили еще разгромить полицейский участок. На посту около казармы в эту ночь стояли наши товарищи. Бесшумно мы напали на спящих полицаев, уничтожили их, а потом забрали оружие, боеприпасы, велосипеды, пишущие машинки и часть обмундирования. Все это имущество мы погрузили на повозку, которую заранее приглядели в конюшне, и благополучно ушли из гарнизона. Уходя от полицейского участка, мы бросили зажигательную бомбу в здание, и там начался пожар. Немцы ночью побоялись нас преследовать, и мы благополучно дошли до вашей деревни. Всю дорогу мы шли так, как нам сообщил в своей записке ваш командир Агапоненко.

— А все военнопленные ушли из лагеря?

— Нет, не все. Некоторые из них не захотели уходить, видимо, побоялись, и остались там, в лагере. Но им теперь все равно будет крышка. Немцы, озверев, всех их все равно расстреляют.

Теперь у меня работы еще больше прибавилось. Надо было проводить и политинформации, и готовить тексты листовок, и заниматься вопросами быта и снабжения многих людей в отряде. Появилось много молодых бойцов комсомольского возраста, поэтому я решил организовать комсомольскую группу. По совету комиссара бригады Игнатовича я временно назначил комсоргом его брата Василия. Возможно, тут я совершил ошибку, назначив комсоргом бывшего полицая, но на этом настоял комиссар бригады, и я не мог не подчиниться ему.