Пока Париж спал - Рут Дрюар

Он ответил на ее молитвы, когда она просила его сберечь своего сына. Этого должно быть достаточно. Но нет, ей хотелось большего, не так ли? Из-за жадности к себе и собственного эгоизма она хотела вернуть сына обратно, не просто любить его, а обладать им.

Париж, 21 сентября 1953 года

Наконец-то наступил понедельник. Фух! Я так рад наконец-то оказаться подальше от них.

Достаю законченное письмо для мамы из-под матраса и кладу его в школьный рюкзак. Я так рад, что отдам его Заку и он отправит его. У меня даже есть 50 центов на марку. Украл их из сумочки Ненастоящей мамы.

Как только я оказываюсь в школе и сажусь за парту, то протягиваю деньги Заку.

– Зак, хочу попросить тебя об одолжении, если ты не против. Мог бы ты отправить для меня одно письмо?

Я протягиваю ему 50 центов.

Зак крутит письмо у себя в руках.

– А почему ты сам не отправишь?

– Мне нельзя.

– А, тогда ладно.

Он засовывает письмо вместе с деньгами в карман брюк.

– Ты сможешь сделать это сегодня?

– Конечно. Скажу маме, что должен отправить письмо своему другу по переписке в Америке. Я никогда ему не пишу, но он иногда пишет что-то мне.

– Спасибо, Зак. Ты настоящий друг.

Зак хлопает меня по спине. Я чувствую себя по-настоящему взрослым, как будто мы с ним – двое мужчин, которые вынашивают секретный план.

– Только попроси отправить его авиапочтой, – добавляю я.

– Конечно.

Остальной день проходит по тому же сценарию, что и на прошлой неделе. С утра письмо, чтение стихов, физкультура, затем домой на обед, потом математика и, возможно, музыка или ИЗО. В каком-то смысле ходить домой на обед не так уж плохо. Я отдыхаю от остальных детей, а еще ем вкусный теплый багет прямиком из пекарни каждый день.

Обычно мы играем в марблс, но теперь я научил Зака играть в нарды, и иногда мы играем в них после школы. У него хорошо получается, но не так хорошо, как у меня. Пустота внутри меня никуда не делась, но когда я провожу время с Заком, то представляю себе, что вернулся домой и играю с Джимми, и тогда она на время отступает. Хуже всего мне бывает, когда я один в квартире с Бородачом и Ненастоящей мамой. Мои ноги всегда особенно чешутся по вечерам. Возможно, у меня аллергия на что-то в их квартире. У папы аллергия на бананы, у него начинается сыпь, когда он их ест. Возможно, моя сыпь тоже из-за аллергии. Ноги всегда начинают ужасно чесаться, когда я возвращаюсь из школы, поэтому обычно я сразу же иду в ванную и хорошенько их чешу.

В четверг до меня доходит, что я забыл написать обратный адрес на своем письме. Как же она сможет написать мне теперь? Какой же я глупый!

Париж, 28 сентября 1953 года

Они так и не смогли преодолеть барьер, который Сэм выстроил вокруг себя, изо всех сил пытаясь не выучить французский язык. Но, несмотря на все его попытки, Сара видит, что он понимает все больше и больше. Сам того не осознавая, он делает, что ему говорят, а не смотрит в пустоту, как делал раньше. Каждый день она читает ему после обеда, а по вечерам Давид читает ему перед сном. Иногда Сэм даже не смотрит на нее, и она чувствует, что мальчик будто находится в сотнях километров от нее, но иногда она видит, что он узнает персонажей или знакомые ему истории. Его легко читать по глазам, прямо как Давида. Ни один из них не умеет скрывать свои эмоции. Она видела ненависть и недоверие в глазах Сэма, смятение и разочарование в глазах Давида. Оба такие гордые, такие упрямые.

Когда Сара входит в комнату Сэма, она чувствует себя маленькой и бессильной. Сэм сидит за столом и водит ручкой по листу бумаги. Она заглядывает ему за плечо, но он тут прикрывает лист рукой.

– Sam, est-ce que tu veux jouer au backgammon?[30]

– Non, merci, – сразу отвечает он.

– On pourrait lire une histoire ensemble?[31]

– Non.

Сара растеряна. Его желание, чтобы его оставили в покое, такое сильно, что его практически можно потрогать рукой.

– Viens, m’aider dans la cuisine[32], – она делает последнюю попытку.

Он с грохотом отодвигает свой стул, заставляя ее зажмуриться от звука, с которым ножки царапают старый паркет. Он встает и поворачивается к ней. Его карие глаза выглядят тусклыми и холодными.

– Я хочу вернуться в Америку.

Внезапно Саре становится тяжело стоять на ногах. Она протягивает руку, чтобы дотронуться до него, и в первый раз он не одергивает руку, но продолжает смотреть ей в глаза.

– О, Сэм.

Сара пытается притянуть его к себе. Он слегка уступает. Сара понимает, что ближе к нему ей уже не подобраться.

– Sam, chéri, est-ce que tu peux me donner une petite chance?[33]

Его глаза наполняются слезами.

– Я просто хочу домой.

Париж, 24 октября 1953 года

Мне кажется, Ненастоящая мама начинает сдавать позиции. Иногда я вижу это в ее зеленых кошачьих глазах. Они такие грустные, что мне становится ее жаль. Но она ведь заставила меня приехать сюда, так что сама виновата. Почему они просто не могут оставить меня в покое?

Иногда я смеюсь вместе с Заком, но я слежу за собой, когда она рядом. Она не должна видеть, как я смеюсь, даже улыбаюсь. С Бородачом мне нечего бояться, разве что он может меня рассмешить, когда читает мне «Приключения Тинтина» и изображает голос собаки или читает реплики злодея девчачьим голосом.

Но время идет, и возможно скоро все начнут думать, что мне не так уж и плохо живется в Париже. Я начинаю понимать французские слова; они буквально прорезаются в мой мозг, хотя и стараюсь игнорировать их. Но я ни за что и никогда не позволю себе стать французом. Даже если мне придется остаться здесь на сто лет.

Я должен сбежать. Может, смогу поехать в тюрьму, где сидит мой папа. Она называется Тюрьма Санте, и она находится здесь, в Париже. Они думают, что я не знаю, где мой папа, но я не такой глупый, каким пытаюсь казаться. Я слышал, как они говорят об этом, и хотя они говорили на французском, кое-что я понял и услышал название. Запомнил его, потому что santé значит «здоровье», и решил, что такое название больше подходит больнице, чем тюрьме, так же как название моей школы больше подходит для больницы, чем для школы.