Византия. Удивительная жизнь средневековой империи - Джудит Херрин

После очень тяжелого путешествия, в процессе которого все подарки, предназначавшиеся для папы, – иконы и драгоценная церковная утварь – были потеряны в море, византийцы прибыли в Лион, где 7 мая с большой помпой открылся собор. Две недели шло обсуждение вопросов, связанных с filioque, главенством папы и новым аспектом западной теологии – существованием чистилища. Начиная с 1230-х гг. теологи обеих сторон активно обсуждали, что может происходить с грешниками, которые не успели покаяться перед смертью. Сначала папа Иннокентий IV (ум. 1254), затем Фома Аквинский в 1263 г. разрабатывали теорию на основании упомянутого в Евангелиях очищения небольших грехов в огне. Но ортодоксальная церковь не имела никаких альтернативных идей относительно посмертного существования: душа предстанет перед судьей и будет отправлена или в рай, или в ад, и священники не желали принимать новые западные определения. В результате компромиссная формулировка, принятая в 1274 г., не относилась к чистилищу, хотя подчеркивала силу месс, молитв и религиозных пожертвований – все это должно было помочь душам усопших. Формулировку приняли обе стороны.

В Лионе три византийских делегата подписали провозглашение веры, предварительно согласованное с императором. Георгий Акрополит принес клятву верности папе и римской версии Символа веры. Собор должным образом принял «подчинение» императоров Михаила VIII и Андроника. Объединение церквей было торжественно отпраздновано 6 июля 1274 г. в кафедральном соборе Сен-Жан, и папа Григорий приветствовал возвращение греков в число паствы. Рим трактовал решения собора как подчинение себе всей ортодоксальной церкви, а не только ее правителей. А Михаил VIII получил законное право требовать помощи западных христиан в борьбе против неверных. Однако он так и не сумел убедить ортодоксию принять условия союза. После 1274 г. император обратился к папе с просьбой о «разрешении произносить священный Символ веры, как это было до раскола… и соблюдении ритуалов, которые у нас были до раскола, – эти ритуалы не противоречат принятой декларации веры».[72]

Однако в более поздних исповеданиях веры, отправленных в Рим, и Михаил VIII, и его преемник Андроник II приняли существование чистилища, говоря: «Наказания чистилища или очищения».

В Константинополе союз приветствовал Иоанн Веккос, ставший патриархом вместо Иосифа I, но Георгий Метохит, один из членов византийской делегации, высказался против: «Вместо конфликта слов, вместо опровергающего доказательства, вместо доводов, взятых из Писания, мы, послы, постоянно слышим: „Ты стал франком“. Неужели мы, проюнионисты… должны называться сторонниками чужеземной нации, а не византийскими патриотами?»[73]

На пространстве от Константинополя, где воспоминания о разграблении 1204 г. были еще свежи, до Эпира, где деспот представил себя истинным представителем ортодоксальных традиций, была создана антиюнионистская партия. Сербия и Болгария тоже поддержали эту позицию, которая удобно сочетала их политический антагонизм к Византии с правильной теологией. Нельзя сказать, что союз принес надежные военные результаты. Так получилось частично потому, что Григорий X в 1276 г. умер, и Карл Анжуйский продолжил кампанию за реставрацию Латинской империи. Через восемь лет после собора, когда умер Михаил VIII, от его непопулярной политики немедленно отказались. Андроник II (1282–1328) отомстил Иоанну Веккосу – его сместили, судили и заключили в тюрьму. Тремя годами позже новый патриарх – Григорий II – отрекся от союза.

Из текстов, циркулировавших на территории Восточной Римской империи, ясно, что оппозиция союзу основывалась на многочисленных различиях в церковных практиках. Относительно того, какой хлеб следует использовать при евхаристии, кислый или пресный, византийцы считали: «Те, кто все еще причащается опресноков, находятся под сенью закона и едят со стола иудеев, не от истинного и живого стола Господня, не хлеба, который одновременно единосущен и надсущен для нас, уверовавших. Ибо нас учили просить надсущностного хлеба с небес. …Ведь на самом деле опресноки безжизненны (не имеют души), что и показывает нам сама природа вещей».[74]

Далее говорится: «Почему ваши священники не женятся? …Церковь не запрещает священнику взять жену, но вы не женитесь. Вместо этого вы имеете наложниц, и ваш священник посылает слугу, чтобы тот привел к нему наложницу, и гасит свечу, и оставляет ее на всю ночь».

Тот же текст критиковал латинян за непочитание икон – они называли Богородицу просто Санта-Марией – св. Марией, иными словами, обычной святой; за использование двух пальцев, чтобы перекреститься, за то, что едят удавленину и имеют еще много привычек, странных и неправильных для греков. Все эти разногласия снова «всплывут на поверхность» в 1440-х гг., когда население Константинополя отречется от союза церквей, за который выступал Иоанн VIII.

Хотя попытка добиться объединения церквей в 1274 г. оказалась неудачной, надежда, что западные христиане с благословения папы в конце концов придут на помощь византийцам, поддерживалась растущим интересом к латинской теологии и первыми переводами латинских Отцов Церкви греческими учеными. Знание средневековой латыни в Византии, так же как разговорных наречий, которые использовали купцы, крестоносцы, дипломаты и паломники, существенно расширилось. Когда ученый и монах Максим Плануд (1255–1305) начал переводить классических латинских авторов и св. Августина, он революционизировал понимание византийцами Запада. Благодаря ему в Византии читателям впервые стали доступны полные версии в прозе «Метаморфоз», «Героид» и ряда стихов Овидия, «Утешения философией» Боэция, «Риторики» Цицерона, трудов Макробия и разделов «Города Бога» Августина. Братья Димитрий и Прохор Кидонисы и Мануил Калека продолжили эту работу, а Григорий Хиониад продемонстрировал важность исламской астрономии, сделав переводы с персидского языка на греческий.

Это был новый поворот в византийской культуре, который отразил понимание иноземных, негреческих знаний. Он положил начало отходу от традиционных представлений о византийском интеллектуальном превосходстве во всех областях и показал, что Византия могла адаптироваться и учиться у обеих сторон в споре об объединении церквей. Большинство авторов, переводивших труды с латинского языка на греческий, выучили новый язык у монахов. Как и «апостолы славян», они использовали лингвистические знания, чтобы укрепить византийскую культуру. Плануд также был послом – в 1296 г. выполнил дипломатическую миссию в Венеции. Он опирался на широкий интерес к древней греческой культуре. Его заслугой является издание теорем Диофанта и других математических трудов, а также копирование и дополнение Anthologia Graeca – «Греческой антологии» – позднеантичного собрания эпиграмм. А спустя два поколения Димитрий и Прохор Кидонисы в первую очередь интересовались теологией и непосредственно участвовали в церковной политике XIV в. Братья были ответственны за перевод на греческий язык трудов Фомы Аквинского Summa contra gentiles и Summa theologiae («Сумма против язычников», «Сумма теологии»), которые внесли новую энергию в лагерь юнионистов. Они также уделяли внимание трудам Августина, Боэция и св. Ансельма Кентерберийского, перевели «Опровержение Корана» Рикольдо де Монтекроче.