Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

Сеехийка встала рядом.

– Auraweer, – сказала.

– Ага, ауравир, и я не хотел бы оказаться в шкуре того, кто даст себя обмануть иллюзии.

Казну и тайные укрытия защищали самыми разными способами. От простых пружинных ловушек, охраняющих их животных, всевозможных заклинаний и чар до размещения поблизости жутких и смертельно опасных созданий, происходящих из Урочищ. Когда княжество было частью империи, просто за контакт с такой магией ссылали на каменоломни либо галеры. Однако теперь меекханцы отступили на восток, и для людей, не боящихся риска, открылись новые возможности. Багряные холмы, одно из самых больших Урочищ на континенте, возникших на полях старых битв, которые вели Боги, лежало почти в пятидесяти милях к югу от города. Большинство появляющихся там тварей не могли жить вне проклятого пространства, однако встречались и те, что выказывали удивительную и пугающую способность к адаптации. Длинный, в десять футов, похожий на покрытого чешуей льва, ауравир был одной из таких тварей. Якобы он никогда не спал, не терял бдительности, и никогда не оставляла его жажда крови. Альтсин знавал, как минимум, три гильдии магов, которые специализировались на поимке, спутывании заклинаниями и принуждении таких тварей к служению. И слышал еще о двух, что отрабатывали методы нейтрализации подобных охранников, благодаря чему равновесие в вечной войне между теми, кто желал воровать, и теми, кто жаждал сохранить свое добро, оставалось ненарушенным.

Однако это не поясняло, чего именно искали здесь жрецы и эта девушка, которая уже принялась рыскать по коридору, внимательно осматривая стены. Ведь не запертая же за стальными дверьми бестия издавала вопли, от которых стыла в жилах кровь, – те, что они слышали чуть ранее. Да и, проклятие, какой смысл размещать ауравира в пустом подвале, скрытом за весьма умело поставленной иллюзией? Если бы в подземелье проник кто-то другой, какой-нибудь обыкновенный вор или слишком любопытный брат… Мог бы не устоять перед искушением, отворить дверь и… Великим жрецам оставалось бы только прибраться да загнать бестию назад в комнатенку… Но что на самом деле охраняла тварь?

И, собственно, отчего бы ему волноваться по этому поводу?

– Я открыл дверь, – напомнил он. – Где Меч?

Она не повернулась и не перестала исследовать стены. Вдруг издала тихий вскрик, толкнула один из камней и исчезла во внезапно разверзшейся щели. Он выругался и отправился следом. Если сейчас девушка попадет в какую-то ловушку и даст себя убить, все его усилия пропадут даром.

К следующим дверям вел коридор длиной едва ли в несколько ярдов. Запирал их обычный железный, лоснящийся от смазки засов.

Девушка уже была рядом, одним движением она распахнула дверь и ворвалась внутрь. И почти тотчас же он услышал отчаянный вопль:

– Na-ale-e-e!

А после – следующий, от которого у него зашевелились волосы:

– Na-a-a-ale-e-e-e-e-e-e!

Он вошел внутрь.

Черные стены, черный потолок, черные плиты пола.

И гигантский черный меч, воткнутый вертикально посредине камеры.

И истощенный труп женщины, чьи раскинутые в стороны руки были закованы в цепи, идущие к концам эфеса. Тело висело на них, чуть присогнув ноги. Обезображенные стопы были синими и опухшими, бритую голову исчерчивали десятки старых и новых ран. Остальное милосердно скрывала грязная рубаха. Воняло мочой и порченой кровью, как в лазарете для бедняков.

Помещение наполнял колеблющийся свет от удерживаемого девушкой факела. Сама она неподвижно стояла на коленях, словно ужас превратил ее в камень. Альтсин взял у нее факел и подошел к мечу.

Был тот велик, огромен, столь монструозен, что казался скорее скульптурой, изображением – не столько оружием, сколько знаком почтения, принесенным искусству создавать орудия убийства. Эфес его раскинулся футов на пять, а вырастающая из него рукоять круглым навершием почти касалась потолка. Семь футов клинка лоснились матовой чернотой в свете факела. Если меч обладал пропорциями реликвии, то, как минимум, три фута клинка уходили в камень пола.

Вор осторожно приблизился к оружию: край острия посверкивал, словно был покрыт слоем стекла. Он протянул руку.

– Осторожно, – произнес труп.

Альтсин вздрогнул, ладонь непроизвольно коснулась клинка. Он не почувствовал ни боли, ни сопротивления – просто руку его внезапно залила горячая краснота. Он отскочил, отчаянно ругаясь.

– Этот клинок никогда не затупляется и никогда не насыщается кровью. Для того его и создали. – Прикованная фигура подняла голову и повернула лицо в его сторону. Глаза женщины наполняла безбрежная усталость. – Якобы некогда, тысячи лет назад, он сверкал светом звезды, из души которой его и отковали. Особенно ярко он сиял, если рядом оказывались твари Нежеланных.

Альтсин смотрел на нее, судорожно сжимая кулак и вслушиваясь в капель собственной крови, уже чувствуя первую волну покалывания, идущую от ладони к локтю. Если он перерезал сухожилия на правой ладони, его ждут неслабые траты на целителя.

– Может, я недостаточно темное создание, – проворчал он.

Женщина растянула сухие губы в пародии на улыбку. Сломанные зубы были черны.

– Нынче перед ним мог бы встать и сам Шейрен – а клинок остался бы черен. – Лицо ее повернулось в сторону девушки, что все еще стояла на коленях. – Alfanda al’ma to vevertsh tenbell.

Сеехийка всхлипнула и укрыла лицо в ладонях.

– Ygwal’a, – тихо зашептала прикованная. – Ygwal’a equriel, amontell yp el twe’rt oma’os.

Он не понял ни слова. Ясно было одно: прикованная – сеехийка, хотя при взгляде на исхудавшее, покрытое ранами тело непросто оказалось бы догадаться. Куда-то делась аура беспощадной, не выносящей противостояния гордыни, какой окружали себя ее одноплеменники. Осталось… Альтсин безжалостно присмотрелся к ней: осталось лишь тело, немного мяса, кости и сломанный дух. И шрамы. Десятки, сотни бледных черт, что создавали по всему телу мозаику боли и жестокости. На лице, руках, ногах.

Женщина минутку мерила его взглядом, потом опустила, тяжело дыша, голову:

– Скажи мне, парень, течет ли кровь вверх?

Кровь? Какая кровь?

Он взглянул вниз. Катящиеся из его рассеченной ладони капли собрались в черную, поблескивающую лужу. От лужи отходил узкий приток. На его глазах ручеек тот взобрался на наклонную плиту и пополз в сторону Меча.

– Да, к клинку.

– Он все еще голоден и ненасытен, – прошептала она. – Ох, Воин, если бы ты знал, что они сделали с твоим Мечом…

И только теперь до него дошло, что она сказала прежде – о свете и отковывании Меча из сердца упавшей звезды. Он сжал кулаки, невзирая на боль порезанной руки. Денготааг. Он стоял перед Мечом бога. Истинным, тем самым, из легенд и баек. Перед оружием, что пело в огне битв песнь надежды и свет от которого поражал тварей Нежеланных. «По крайней мере так твердили поэты, оплачиваемые жрецами», – отозвался в его голове чей-то злобненький голосок.