Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

можете, мистер Лурье, помогайте мне пением, но это не обязательно. Вот моя рука. О, ваша рука холодна, как лед! Но ничего страшного, она согреется в моей. Повторяю: для страха или беспокойства нет никакой причины. Я чувствую, что Мерджи сейчас прибудет. Я сразу же впаду в транс. О, голова у меня уже начинает тяжелеть. Не удивляйтесь, когда мой голос изменится. Боже всемогущий, помоги мне! Помоги нам! Помоги нам установить контакт с высшей любовью. Помоги, Господи, чтобы мы смогли на мгновение соединиться со святыми душами, со святыми мучениками, отдавшими свои жизни ради освящения Имени Твоего. Помоги нам, Господи, прими нашу мольбу! Озари нас Твоим светом, наполни нас Твоим сиянием, Твоим космическим сознанием, Твоим абсолютом, Твоим существом, семью духами, стоящими у Твоего престола, ясностью херувимов и серафимов, блеском Сатурна и Лемурии, Юпитера и Венеры. Бог Моисея, Бог пророков, Бог Иисуса Христа-спасителя, Бог небес и земли, рая и преисподней…

И вдруг миссис Кларк запела:

An old bent man, worn out and frail,

He came back from seeking the Holy Grail.

Little he recked of his earldom's loss.

No more on his surcoat was blazoned the cross,

But deep in his heart the sign he wore

The badge of the suffering and the poor…[222]

Пропев последнее слово, миссис Кларк издала хрип и стон. Начался сеанс…

5

Профессор Шрага задавал вопросы, а миссис Кларк на них отвечала. Это больше не была миссис Кларк, это был Меджи. Мужской голос звучал из уст Генриетты Кларк. Станислав Лурье внимательно прислушивался к этому голосу. Это был другой голос, другой акцент. Миссис Кларк разговаривала по-английски с бостонским выговором, но Меджи говорил по-английски как индеец или как южноамериканец. Он использовал в своей речи короткие рубленые фразы. Станислав Лурье держал миссис Кларк за руку. Ее рука была теплой, даже, пожалуй, немного горячей, но его собственная рука оставалась холодной. Ему казалось, что его рука черпает этот холод откуда-то изнутри, из внутренней мерзлоты. Профессор Шрага разговаривал на ломаном английском. Он спросил:

— Если ли здесь кто-то из близких?

— Я вижу женщину, — ответил голос, — женщину средних лет, нет, моложе. Это женщина тридцати пяти — тридцати шести лет. Блондинка, нет, шатенка. Это женщина, имеющая облик матери. Чуть полноватая. С высокой грудью. Она говорит мне свое имя, но я не могу его точно расслышать. Что-то наподобие Роня, Доня, нет — Соня. Да, Соня. Она пересекла грань в тысяча девятьсот сорок втором году. Нет, в сорок третьем году. Она здесь вместе с детьми. У нее двое детей. Девочка и… еще одна девочка. Или это мальчик? Соня говорит, что она счастлива. Она встретила своих родителей и всех своих родственников. Все они воссоединились. Последние страдания тела давно забыты. Соня говорит, что тоскует по своему мужу Станиславу Лурье и следит за ним. Она и другие души все видели и все простили. Но женщина, с которой он связался в Марокко, ему не ровня. Она не может и не хочет быть для него помощницей и опорой. Для этого она слишком эгоистична. Соня говорит, что она его не ревнует. Там вообще нет ревности. Но эта женщина не для него. Это хорошо, что он с ней расстался. Сейчас это немного беспокоит его, но позднее он полностью освободится от ее дурного влияния, и тогда у него раскроются глаза. Соня говорит: дети каждый день говорят о своем отце. Они уже выросли и учатся не по школьной системе, как на земле, а при помощи системы прямого обучения. Знания передаются от учителей к ученикам телепатически. Язык преподавания — это язык мыслей. Мысли наверху являются деяниями. Там едят мысли, пьют мысли, одеваются в мысли. Соня говорит, что жизнь наверху легче, удобнее и позитивнее. Время вообще не существует, и оно не растрачивается на бесполезные формы деятельности. Солнце не светит, но светло. Это другой свет, свет вечного заката, пурпурный закат, сопровождаемый музыкой, какой не существует на земле. Это чистая гармония, безо всякой примеси.

Соня говорит, что она сейчас сделает усилие и появится перед вами, но просит, чтобы ее муж оставался спокоен. Его дрожь мешает ей. Пусть он дышит ровно. Пусть он не плачет. Слезы излишни. Слезы — это всего лишь земная жидкость, соленая вода. Наверху не плачут и не смеются. Наверху царит чистая радость. Соня говорит: она и дети еще не полностью обустроились. Время от времени происходят перемены. Души поднимаются на более высокие уровни. Они переходят в другие сферы, а их место занимают души тех, кто только что пересек грань. Но при этом всегда оставляют души с педагогическими способностями, чтобы обучать новоприбывших. Некоторые из новоприбывших так растеряны и подавлены, что даже не сознают, что пересекли грань, и приходится их учить всему с самого начала. Но все души способны быстро обучаться, и никто надолго не остается в отстающих. Соня говорит, что она здесь достигла уровня высокого духовного развития и часто беседует с детьми на философские и теологические темы. Соня говорит, что вера наверху не сектантская: евреи, протестанты, католики и даже буддисты и мусульмане собираются вместе и обсуждают общие проблемы. Она познакомилась с Рабиндранатом Тагором, а также с несколькими молодыми философами, погибшими во время Второй мировой войны. Соня говорит, что Бертран Рассел ошибается и что все его теории ложны. Эйнштейн тоже сделал ошибки в своих расчетах, и атомная бомба принесла большой вред. В отношении общей ситуации Соня говорит, что внутренние связи ослабевают и большинство мастеров иерархии снимают свое покровительство с Шамбалы и ориентируются в большей степени на человечество. Одновременно меньшинство мастеров вступает в совет Саната Кумары.[223] Иными словами, ряд мастеров занимаются сейчас деятельностью, за которую раньше были ответственны объединенные ашрамы…

Внезапно голос воскликнул:

— Она грядет, она грядет. Соня появляется!.. Светлый дух!

Станислав Лурье отпустил руку Генриетты Кларк, но она снова схватила его за руку. Он рванулся, как будто собирался убежать. Генриетта Кларк наступила на его ногу. Довольно долго оба они молча сидели в темноте. Лурье вздохнул и стал извиваться, как человек, страдающий от внутренних спазмов. Профессор так сжал кисть Генриетты Кларк свой костлявой рукой, что она едва сдержала крик боли. Послышались шаги — тихие, шуршащие. Проявилась беловатая фигура. Она выросла ниоткуда. Застыла на одном месте — белесый туман. Тем не менее в темноте были видны