Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори

В воздухе появляется характерный запах турнира: дым от костров, где люди жарят бекон, чтобы было чем подкрепиться, когда турнир закончится, и от кузнечных горнов, возле которых коням быстро меняют подковы, конского пота и навоза, к которому примешивается странное ощущение азарта, как на скачках, и аромат цветов из гирлянд, которыми украшены зрительские ложи. Ради нашего удовольствия фруктовые сады лишились немалой части цветущих веток яблонь, а обилие дорогих белых и розовых цветов превратили ложу королевы в настоящий букет. Везде лежат небольшие букетики из первых роз, чтобы мы могли бросать их самым смелым рыцарям. В гирлянды и цветочные панно вплетены многочисленные, подобные звездам цветы жимолости, и их насыщенный медовый аромат наполняет окрестности. Королева и мы с сестрой, и даже фрейлины, искупались в розовой воде, и наше белье было надушено лавандой, так что несчастные пчелы, залетевшие в ложу королевы, путают ее с фруктовым садом.

Внезапно меня быстро, как молнией, настигают воспоминания о том, как мой муж, Яков, в расцвете своей силы и красоты, выехал на поле в зеленом костюме, как у простого горца, а сьер де ла Басти – в белом, и как я была королевой турнира, посвященного рождению моего первенца. Тогда я думала, что буду счастлива и успешна во всем и буду вечно править своей страной.

– Что случилось? – тихо спрашивает меня Мария.

– Ничего, все в порядке. – Я решительно гоню прочь свою грусть.

Все замерли в ожидании короля. Песок разровняли так чисто, что кажется, его вылизал морской прибой. У каждого прохода стоят слуги в ярких ливреях. Постепенно гул нервных шепотков и смеха начинает расти все громче, до тех пор пока внезапно не раздается рев труб, заставляющий всех замолчать. Огромные двери распахиваются, и на арену выезжает Генрих.

Сейчас я смотрю на него глазами посторонних зрителей, а не как его старшая сестра. Передо мною великий король и великолепный мужчина. Он сидит верхом на мощном черном жеребце с широкой грудью и крепкими ногами. Генрих велел подковать его серебром, и шляпки гвоздей теперь поблескивают на черных копытах. Седло, узда, нагрудник и стременные ремни сделаны из роскошной ярко-синей кожи, самой лучшей, выкрашенной в дорогой цвет индиго, и черная шкура коня сияет так, словно ее отполировали. Попона коня сшита из золотой парчи и расшита золотыми колокольцами, которые звенят от каждого шага мощного животного.

На Генрихе темно-синий бархат, расшитый золотыми цветами жимолости, которые мерцают на свету, когда он делает круг по арене, одной рукой держа повод своего великолепного коня, другой удерживая копье, обтянутое тисненной золотом кожей, возле сапога из темно-синей кожи.

Вся публика испускает синхронный вздох восторга, и мне кажется, что я слышу дуновение теплого летнего ветра: вот он, рыцарь из древних баллад, бог со старинных шпалер. Генрих так высок, так умопомрачительно красив, а его конь так могуч, и бархат его одежд так красив и богат, что он скорее кажется королем с парадных портретов, чем реальным человеком. Но вот он останавливает своего коня напротив ложи королевы и снимает перед ней украшенную сапфирами шляпу, и его лучезарная улыбка говорит всем о том, что этот мужчина, самый красивый во всей Англии, являет собой еще и самого любящего мужа в мире.

Короля приветствуют все – даже те, кто не может его видеть с набережных реки, с разветвленных улочек, услышав приветственные крики знати, присоединяют и свои басовитые голоса к их возгласам. Генрих сияет, как актер, вызванный аплодисментами на сцену. Затем он оборачивается и приглашает своих компаньонов.

На турнире всего четыре претендента на звание лучшего, одетые в тон королю. Среди них и Чарльз Брэндон, хвастливо принимающий приветствия со всех сторон. За ними на арене появляются восемнадцать рыцарей, тоже одетых в синий бархат, за которыми уже пешими идут их оруженосцы в одеждах из темно-голубого сатина, потом слуги, конюхи, трубачи, седельные мастера, разносчики воды, посыльные, дюжина за дюжиной, и все в темно-синей одежде.

Они все выстраиваются перед ложей королевы, и Екатерина, тоже в синем платье, которое неожиданно меркнет и становится невзрачным рядом с павлиньим мерцанием наряда ее мужа, встает, чтобы принять приветствия от претендентов на звание лучшего.

– Турнир начинается! – объявляет герольд. Раздается резкий сигнал труб, и все боевые кони начинают возбужденно перебирать ногами. Генрих медленно подъезжает к своему месту, где его слуга поджидает его с королевским шлемом и тисненными золотом перчатками наготове.

Когда приготовления заканчиваются и король надевает свои перчатки и шлем и опускает забрало, а конь нервно перебирает ногами возле начала линии для поединка на копьях, отгороженной искусно расписанным длинным щитом, где на другой стороне Генриха уже ожидал его противник, Екатерина поднимается, держа в обнаженной руке белый платок. Ее перчатка спрятана под нагрудником Генриха, прямо возле сердца, он предельно внимателен к деталям и рыцарским традициям ухаживаний. И вот платок поднимается высоко над ее головой, затем королева выпускает его из пальцев.

В тот же момент, как королева разжимает пальцы и платок начинает падать, Генрих пришпоривает коня, и тот делает мощный прыжок, устремляясь навстречу второму поединщику, который уже замечает движение. Вот их кони почти сблизились друг с другом. У Генриха руки длиннее, чем у его противника, он низко сидит в седле и направляет удар копья прямо вперед. С громким клацаньем и грохотом король бьет наконечником копья прямо в нагрудник второго поединщика и тут же отдергивает руку назад, чтобы его самого не отбросило силой его же удара. Мгновение спустя копье его противника, разбалансированное от только что принятого удара, вскользь попадает ему по плечу, однако король удерживает равновесие с помощью копья и проезжает мимо, в то время как его противник хватается за переднюю луку седла и за шею коня рукой в латной перчатке, постепенно съезжает с седла и сваливается на спину с оглушительным грохотом доспехов. Его конь встает на дыбы, а сам рыцарь так и остается на земле без движения, явно раненый, если не хуже.

Подбежавшие слуги в синих одеждах ловят коня и осматривают упавшего рыцаря. Когда они поднимают забрало у его шлема, становится видно, как свешивается набок его голова.

– У него что, сломана шея? – нервно спрашивает младшая сестра.

– Нет, – отвечаю я, как раньше, когда она была еще малышкой и переживала за каждую лошадь и каждого рыцаря. – Скорее всего, просто оглушен.

К рыцарю подбегают лекарь и хирург. Следом четверо слуг приносят носилки. Рыцаря осторожно укладывают на них, и к ним подходит уже спешившийся и держащий под мышкой шлем Генрих на негнущихся из-за лат ногах. Король с улыбкой говорит несколько слов проигравшему противнику, и мы видим, как они соприкасаются перчатками, словно пожимая руки.

– Вот, видишь? Все в порядке.

Раненого рыцаря уносят с арены, и публика разражается восторженным ревом, под который Генрих обходит арену по кругу, принимая похвалу и сверкая улыбкой. Напротив ложи Екатерины он прикладывает руку в латной перчатке к груди, кланяется ей и уходит. Мимо него на гнедом жеребце проезжает Чарльз Брэндон, приветствуя своего короля товарищеским салютом и поклоном, делает круг по арене и останавливается перед ложей королевы. Он приветствует сначала Екатерину, потом меня, а потом уже свою жену.