История Византийской империи. Эпоха смут - Федор Успенский

Трудно было бы утверждать, заимствованы ли приведенные слова из собственных сочинений императора, или, напротив, они были произнесены им на соборе или в одной из соборных комиссий, но не подлежит сомнению самое существенное, что соборные определения были гораздо консервативней, чем собственные воззрения царя, и что с подписавшими соборные определения епископами государствующая Церковь могла еще впоследствии вступить в соглашение и принять их к общению. Принадлежащая Константину точка зрения определенно выясняется в дальнейшей речи патриарха Никифора. «Какие же цели преследовала его богоненавистная душа? И здесь не сослался ли он снова на неописуемость, или не сказал ли, что святые состоят из двоякой природы, божественной и человеческой? Или, может быть, принял мнение тех, которые утверждают, что святые, по ипостаси двоякой природы состоя из души и тела, так что если их изображают, то по необходимости вместе с душой. Те же рассуждения, какие он применял к ипостаси Христа, суесловно употребил и относительно святых. Но поелику нет ничего нечестивого и гнусного, что он не измыслил бы против славы Бога и святых, и не было такой нелепости, какой бы он не предпринял для этого, то он прежде всего имел дерзость устранить слово Богородица и совсем изъять его из христианского словообращения. Ибо он не выносил этого имени и досадовал на него. Далее он устранил и отменил все соединяемые с этим именем молитвы и песнопения, с коими мы обращаемся к Рожденному от Нее, веруя в Ее ходатайство и предстательство непреложное. Наконец, вполне запретил молитвы и прошения под страхом наказания. Что и продолжать более о почитании других святых? Он не удовлетворился тем, что постыдно издевался над ними богохульными словами, но самые священные и честные останки их приказывал бросить в огонь и уничтожить» [273].

Весьма может быть, что у патриарха Никифора встречаются преувеличения и обобщения и что он сгущает краски, т. к. писал свои обличительные слова в то время, когда иконоборческая система дошла до своих последних выводов и легла всей невыносимой тяжестью на православную Церковь. Но и в других весьма близких по времени источниках сохранились указания на слишком прямолинейные мнения и весьма грубые по своей непосредственной простоте выражения Константина насчет священных предметов. Мы привыкли к выражениям, говорится в одном современном произведении: иду к Св. Марии, или к святым апостолам, или к св. Стефану, но тиран не терпит этих выражений и отнял у святых их титул [274]. У писателя Феофана под 762/63 г. приводится следующий рассказ. Пригласив к себе патриарха, царь говорит ему: «А что будет, если назовем Богородицу Христородицей?» Патриарх же, бросившись ему на шею, говорит: «Помилуй, владыко, пусть и на мысль не приходит тебе такое слово. Разве не видишь, как позорится и проклинается всей Церковью Несторий» [275]. Царь сказал ему в ответ: «Я хотел только узнать твое мнение, а остальное уж твое дело!»

Теперь посмотрим на ближайшие последствия собора. Несомненно, самое важное состояло в том, что ослушникам соборных определений угрожал гражданский закон и что началось применение закона к отдельным лицам. После того как определения собора разосланы были по отдельным церквам, новый патриарх, провозглашенный на одном из последних соборных заседаний во Влахернской церкви, бывший силейский епископ Константин, должен был, прежде всего, привести в исполнение ту часть постановлений, которая касалась святых икон. Но первые годы Константин Копроним не производил вопиющих насилий. Может быть, основательно предположение, что войны с болгарами и другие дела отвлекали царя от церковной политики. Жизнеописание св. Стефана указывает на жалкую участь знаменитых церквей, которые лишались своих украшений, мозаик и фресковой живописи. Так, Влахернская церковь Богоматери, стены которой были покрыты картинами, изображавшими земную жизнь Спасителя, вместо беспощадно уничтоженных христианских сюжетов снабжена была изображениями в новом вкусе: картинами природы, деревьями, птицами; в некоторых случаях заменяли церковные изображения сценами охоты, театральными представлениями и т. п. Но настоящее гонение на иконопочитателей начинается с 761 г., когда, в особенности в окрестных монастырях близ Константинополя, пострадало несколько истинных ревнителей святых икон. Тогда именно пострадали Петр Каливит, Андрей Критский и др. Но самым страшным периодом применения законов против иконопочитателей было последнее десятилетие жизни Константина. Под 764/65 г. у летописца замечено: в этом году нечестивый и безбожный царь ожесточился против всех боящихся Бога.

В особенности сильное впечатление произвело на современников жестокое распоряжение по отношению к одному из популярнейших подвижников — святому Стефану, жившему в монастыре св. Авксентия, против Константинополя. Патриарх Никифор, приступая к описанию мучений св. Стефана, предпосылает следующую характеристику положения. «Уже нечестие царя явно обнаружилось, и всякий путь благочестия подвергался порицанию, и жизнь благочестивых и богоугодных людей стала предметом хулы и издевательства, в особенности ужасному гонению подпало священное сословие монашествующих. Из них тех, которые блюли свой обет и оставались в своем чине и восставали против безбожного догмата иконоборцев, предавали разнообразным мучениям и истязаниям: у одних беспощадно выжигали бороду, у других выщипывали волосы на голове, иным пробивали головы досками, на коих были священные изображения, наконец, у некоторых вырывали глаза или бесчеловечно отсекали иные члены тела. Как будто снова возродилось язычество, и пущено было в оборот всяческое средство, чтобы ослаблять и наносить вред ведущим богоугодную жизнь. Уже некоторых они увлекли в бездну погибели, уже есть такие, которые уступили их нечестивому повелению или принужденные насилием, или подкупленные ласкательством, или прельщенные деньгами, служебными преимуществами, или другими многообразными способами, поддаваясь обману, отвергли свои обеты и, сняв почтенное одеяние, вместо постриженных оказались волосатыми и преобразились в мирское состояние, стали сноситься с женщинами и вступили с ними в сожитие» [276].

Против св. Стефана выставлено было обвинение, что он обольщает многих учением о призрачности житейской славы, что проповедует об отвращении от дома и родных, о презрении к царскому дворцу и о преимуществах уединенной жизни. За это он был подвергнут ударам и присужден к темничному заключению; наконец, связав веревками его по ногам, тащили его по городу и бросили его тело в предместье Пелагия, где погребались преступники [277]. Открылась в это время широкая дорога для доносов; кто желал выслужиться перед правительством, обвинял своих близких и знакомых в поклонении иконам. Многие из служилого сословия подверглись вследствие того различным наказаниям. Чтобы придать своей церковной политике абсолютное значение, император потребовал всеобщей присяги, чтобы каждый поклялся в верности иконоборческим постановлениям [278]. Говорят, что сам патриарх Константин позволил себе с амвона Великой церкви, положив руку на Животворящее древо, торжественно заявить, что он не принадлежит к иконопочитателям.