Рим. Цена величия - Юлия Голубева

Настала очередь удивиться Клавдию. Юния нетерпеливо рванула с шеи золотое ожерелье, застежка лопнула, драгоценные нити распались, и какой-то предмет покатился по полу к ногам Клавдия. Он нагнулся за ним и увидел перстень с камеей, изображающей Венеру и орла.

– Да он действительно сошел с ума от любви, если подарил тебе эту бесценную вещь работы мастера Сострата! Слишком многие пытались его уговорить продать эту красоту, предлагая взамен немалые деньги. Эта камея – единственная в своем роде. Старый Сострат, уже почти ослепший, создал ее за несколько дней до смерти. Это прибавило ей ценности, а отец Фабия, говорят, перехватил ее у наместника Египта, приехав в мастерскую первым. Этот наместник в своей злобной досаде выжил даже сыновей Сострата из Александрии.

– Я знаю, – подхватила Юния. – Они обосновались в Риме, я заказывала им несколько камей для подарков. Это чудная новость. Бедный Фабий! Не стоило быть настолько неосторожным, доверяя любовнице!

Дальнейшие действия Юния предоставила Клавдию, который заперся в таблинии с Полионом. А девушка пошла спать: головная боль сделалась невыносимой, и изнеженному телу требовался отдых.

Вечером, когда в домах загорелись первые огни, они мирно поужинали втроем при неровном свете масляных светильников. Кальпурния постаралась подать более изысканные блюда, к вящей радости Юнии, привыкшей к роскоши римских пиров.

А наутро Клавдилла надолго отправилась в город со своей преторианской охраной, не пожелав взять для сопровождения никого из домочадцев. И тотчас после полудня старый дом Клавдия наполнился необычной суетой. Сам хозяин был разбужен непривычным стуком и шумом голосов.

Благодарная Юния велела искусным мастерам перекрасить стены, обновить фрески, изготовить новую мебель и заменить старые занавеси. Довольная Кальпурния мелькала везде, распоряжаясь и советуя, Клавдилла ловила на себе ее взгляды, полные восхищения. Удивленный Клавдий пытался спорить, но, видя тщетность попыток, махнул рукой и перебрался отдыхать в беседку сада, куда еще не добрались рабочие.

К вечеру Юния и Кальпурния куда-то уехали вместе, а когда вернулись, за ними следовала вереница рабов. Хозяина вытеснили и из его тихого убежища, и вскоре запущенный сад стал преображаться: постригались деревья, высаживались новые кусты, устанавливались прочные скамьи взамен полусгнивших, старую беседку снесли, заменив более красивым сооружением.

Эти работы по обновлению Клавдиева жилища растянулись на весь сентябрь, а когда они окончились, старый дом неузнаваемо изменился. Из глубокого уважения к хозяину Юния велела не трогать таблиний, и только в этом месте все осталось почти по-старому, если не считать заново выложенного на этрусский манер очага и новых занавесей.

В это время Клавдий не бездействовал, составлял вместе с секретарем записку Эвдема. Это была трудная, кропотливая работа: Клавдий никогда ранее не общался с Эвдемом, и если вдруг Тиберий решил бы сделать проверку, то все должно было быть безупречным. Раб много часов старательно выписывал буквы, опираясь на те скупые строки, что были набросаны врачом на одном из писем Ливиллы.

Стоило Клавдию обмолвиться, что работа у секретаря пока не клеится, как Юния перестала от волнения спать по ночам. Она сильно похудела, лицо осунулось, лихорадочным блеском загорелись черные глаза. Она не вставала с кровати, и заботливая Кальпурния кормила ее насильно с ложечки, а хозяин ежедневно читал ей вслух свою историю этрусков. Юния сама попросила его об этом, но не слушала, а созерцала расписной потолок, и в уме ее билось: «Гай! Гай!» Так прошла неделя.

Но в седьмой день до октябрьских ид, в ежегодные праздники Венеры и Счастья, наконец-то приехала Друзилла, которой Юния уже давно отправила письмо с приглашением. Естественно, что с ней прибыла и Ливилла, соскучившаяся по подруге. Они привезли с собой много шума, сплетен и кипу посланий от отца и знакомых. Клавдий с удовольствием заметил, как ожила его драгоценная гостья, у нее появился здоровый румянец и значительно улучшился аппетит.

Сестры без стеснения заняли лучшие покои рядом со спальней Юнии, сдвинули все занавеси, превратив узкие кубикулы в одну большую комнату. Целыми днями и ночами они валялись на мягких коврах и шкурах, пили много вина и без умолку болтали.

Для Клавдия наступили тяжелые дни, полные шума и бессмысленных хлопот. Удаленный от Рима, он отвык от этой прежде привычной праздной суеты. К тому же Друзилла и Ливилла особо не церемонились с ним, не проявляли должного уважения. Клавдий старался этого не замечать, вновь надев личину хромого глупого заики, его радовало лишь то, что Юния пришла в себя, отвлеклась от страшных переживаний. А секретарь продолжал трудиться.

Лишь на ноябрьские иды его трудная, кропотливая работа была окончена.

Юния лично вложила камею Фабия в капсу, ее залили сургучом, и немой раб отправился на Капри. Провожая его, Клавдий знал, что никогда больше не увидит своего талантливого секретаря, но ради Гая и Юнии он был готов на эту жертву. О том, что может произойти, если Тиберий не поверит поддельным документам и решит с пристрастием допросить Фабия, чье кольцо подложили в капсу, они старались не думать.

В последний солнечный денек наступившей осени Ливилла пригласила Юнию на прогулку. Друзиллы не было три дня, она уехала на свою виллу на другом конце Капуи.

Закутавшись в шерстяные плащи, девушки выехали в священную рощу Дианы. Прогуливающихся было мало, многие уехали на юг, в Мизены или на Сицилию, спасаясь от холодного дыхания северных ветров.

Юния давно чувствовала, что Ливиллу что-то гнетет, но даже и на сей раз, оказавшись наедине, золовка все равно медлила начать разговор.

Клавдилла мягко взяла ее за руку и спросила первой:

– Тебя что-то волнует, я не в первый раз замечаю беспокойство в твоих глазах, когда ты смотришь на меня.

– Марк передал со мной письмо для тебя. Я все еще не могу решиться отдать его тебе, но, видимо, должна это сделать. – Ливилла медленно вынула из рукава запечатанный свиток. – Возьми, на нем печать моего Виниция.

– Так, значит, вы прочли? – возмутилась Юния.

От страха у нее ослабели ноги, что вынудило ее резко опуститься на холодную мраморную скамью. Сдерживая дрожь в руках, она под пристальным взглядом Ливиллы сломала печать и развернула пергамент.

«Павел Фабий – Юнии Клавдилле.

Любовь моя! Не ожидал, что буду так жестоко обманут тобою. Я поспешил вослед, но, оказалось, ты избрала другой путь. Лишь много времени спустя я узнал, что гостишь у Клавдия в Капуе. Я теряюсь в догадках, что могло произойти, что заставило тебя изменить решение и не вернуться в Рим.

Я обидел тебя? Или чувства твои изменились? Я с болью в сердце переношу нашу разлуку и молю богов, чтобы они вернули тебя. Я люблю тебя, божественная! Возвращайся! Твой супруг до сих пор пребывает на Капри, а по Риму бродят слухи о том, что Тиберий упорно не разговаривает с ним. Что же ты медлишь с разводом? Душа моя изболелась в тревоге, что тебя может постигнуть та же печальная участь, что грозит Гаю Цезарю…»