1993 - Сергей Шаргунов

Белый дом был блокирован со всех сторон.

Виктор бродил, намокая и прислушиваясь к разговорам:

– Вы чья дивизия? Дзержинского? А кому служите? Где ваши чистые руки?

– Хватит, Дзержинский сам палачом был. Чека – на идише “скотобойня”. Теперь у сионистов Бейтар, главный там по фамилии Боксер! Эти штурмовать будут – никого не пощадят!

– Я воевал, видишь медали? Ты по какому праву меня не пускаешь?

– Мы за них голосовали, пусти!

– Не в депутатах дело, страну жалко.

– Всех выпускают, никого не впускают.

– Еще дворами можно пролезть.

– Они без света, без воды, без тепла…

– А мы, думаете, как живем? Улица Заморенова, дом три. Сначала телефон отрубили, теперь в холоде и темноте сидим. Сбой, говорят… Устроили нам всё, как в Белом доме. Дети плачут. Бабушка наша простыла.

– Жители чем виноваты?

– Сынки, за что вас купили? Хлеба пожуй, на, милый!

– В четыре утра парень на самосвале подъехал: два бетонных блока свалил. Теперь баррикада что надо, зубы сломаешь.

– Большая! Сколько ее строили! Всякую беду туда грузили!

– Фермер тысячу кур завез. То есть этих… цыплят…

– Не фермер, колхозник!

– Солярка у них кончилась. Съезд при свечах вели.

– О, чуете, костерком повеяло? Чуете, да? Это наши там. На земле спят… Никуда не уходят.

– Теперь Моссовет разгоняют…

– Их чего? Они ж первые демократы, все улицы нам переименовали: и Пушкина, и Чехова, и Горького…

– Уже и за демократов взялись. По телевизору вон у Любимова “Красный квадрат” закрыли.

– Скоро Невзорова прикроют.

– Депутаты в Останкино войти пытались, а их вытолкали…

– Про-пус-кай! Про-пус-кай! Про-пус-кай!

– Да не кричите вы, девушка, всё равно не пропустят.

Виктор, с отсыревшим хребтом и мокрыми ресницами, за которыми туманилось, как под чужими очками, шмыгая ноздрями, куда тоже забилась морось, пошел обратно к метро и поехал в аварийку.

– Давненько не виделись! – встретила Лида. – Никаких обедов… На вызов едь. Варсонофьевский.

– Мы же там недавно делали!

– То-то и оно. Так делали, что опять разорвало.

– Трубы ржавые.

– Я, что ли, виновата? Хорошо отдохнул?

– Неплохо, – Виктор чихнул в пятерню, вышвыривая накопившуюся влагу. – Только моей ни-ни!

– Я же говорила: баба завелась…

– Не, не баба никакая…

– А кто, мужик? – Лида вяло усмехнулась.

Виктор снисходительно махнул на нее рукой.

Появились заторможенный Мальцев и развязный 3якин, работать с ними он не любил, Валерка Белорус уже поджидал на улице за рулем.

Предстояла поганая история: ломать среди луж и дождя асфальт, доковыриваясь до бетонного короба, который тоже надо сломать, прежде чем заняться дырявой трубой.

На завтрак Лена испекла его любимые кабачковые оладьи. Виктора разбудил кисловатый доверительный аромат, вместе с невесомым дымком прокравшийся по ступеням и заползший под дверь. Можно было вставать. Это был запах ласки.

Весь день Лена и Виктор обтекали друг друга, разговаривая как-то непрочно, неуверенно, словно боясь, что мелодия лада, неожиданно найденная ими, может в любой момент оборваться. Таня (школы не было – суббота) не стала включать телек и деликатно ушла погулять.

– Как в Москве дела? – осторожно спросила Лена.

– Да что с ней будет?

Заговорили о будничном. Обсудили зарплаты в аварийке, за которые стыдно, и цены, которые скачут, потом зарплаты соседей (медсестры, газовщика, учительницы), потом Виктор похвалил оладьи:

– Ты в них, что ли, яблоко добавила?

– И лука немного.

– Лука? Не почувствовал.

– Совсем немножко.

– Сама терла? Устала? Хочешь, я тебе кабачок потру?

– Лучше спинку мне потри в ванной… – тихий смешок.

– Это я всегда, – он крякнул.

– Хочешь, запеканку сделаю – с сыром и грибами? Меня тут Ида угостила, а я у нее рецепт взяла… Объедение.

– Сначала грибы нужны.

– В лесу опят немерено было еще неделю назад. На любом пне. Народ корзинами носил. А сейчас не знаю… А помнишь – когда это было? – в позапрошлом, что ли? – мы с ведрами пошли. Два ведра полных набрали. А в прошлом году ничего не было.

– В прошлом вообще беда, Лен. Те, что были, все гнилые, жара стояла… С ведрами-то когда ходили, с нами еще Никифоров был… Жорка покойный… Только это не позапрошлый был… Он летом уже разбился позапрошлого.

– Значит, за год до того, – легко согласилась Лена.

– В этом году погода нормальная: и жара, и дожди – всего поровну.

– Поэтому и грибов много.

В сущности, им не о чем было говорить, но от этого они словно бы стали ближе. В гостиной Виктор сбросил штаны и майку, взял с буфета стопку газет и лег на диван с пожеванной ручкой – разгадывать кроссворды. Лена в мятом, с дыркой в подмышке шафранно-желтом платье свернулась на дочкиной тахте.

– О! Восемь букв! Система власти, сложившаяся после роспуска Государственной думы в 1907 году, – и он вывел почти по складам: – Третьеиюньская… Что? Что третьеиюньская? Слышала такую? Ле-ен!

Она, открыв глаза, пристально смотрела в тусклый потолок, где извивались темные трещинки, неприятные ей, как несколько седых паутинок, найденных недавно в волосах.

– Политика не надоела еще?

– Это не я, Лен, это здесь написано.

– На заборе тоже написано.

– Третьеиюньская…

– Не знаю я, – закрыла глаза.

– Монархия, Лен! – громко сказал Виктор. – Монархия!

– Таня, – вдруг сказала она расклеенным голосом, – подарок у меня просит.

– Какой? – процедил сквозь зубы, так что с закрытыми глазами поняла: грызет ручку.

– Компьютер. Этот… Компьютер “Спектрум”, вот. К телевизору подключаешь и играешь.

– Знаю, мне, что ли, не знать. А на фига козе баян? – спросил незлобиво.

– У Шмаковых уже такой есть. Наша чем хуже? Вить, давай скинемся… Да и мы поиграем. Иногда можно. Говорят, нервы успокаивает. Давай?

– Угу…

– Да?

– Если охота…

– Вить, пополам тогда скинемся?

– Валяй, мне не жалко. Я и сам мог бы сварганить. Процессор достану с контроллером и спаяю.