Путешествия англичанина в поисках России - Николас Бетелл

организацию забастовщиков, известную как «Комитет защиты рабочих». Колаковский сказал, что это огромный шаг к плюрализму, но «подобные обещания делались и ранее Гомулкой и его предшественниками»[114].

Коммунисты были вынуждены серьезно подойти к переговорам, и 30 августа в Гданьске было принято соглашение, которое Лех Валенса подписал ручкой с изображением папы Иоанна Павла Второго, его соотечественника и наставника. Теперь движение «Солидарность» стало легальным и распространилось по всей Польше. Его сторонники получили право принимать новых членов и, пусть и с ограничениями, участвовать в политических дебатах.

На Западе эту новость расценили как триумф. Однако большинство поляков считали, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я предрекал[115], что случится то же, что произошло и с другими соглашениями по Польше при участии СССР — все они окажутся в мусорной корзине, как было с соглашением, подписанным в Ялте на Крымской конференции, в котором Сталин пообещал Польше «свободные и ничем не воспрепятство-ванные выборы». Я отмечал, что нынешнюю борьбу между поляками и русскими следует рассматривать в контексте нескольких столетий.

Нельзя забывать об обещании Сталина сохранить нейтралитет, когда Гитлер вторгся в Польшу 1 сентября 1939 года, о его обещании помочь подпольщикам и партизанам, если они поднимут антигитлеровское восстание в Варшаве в 1944 году, о его обещании обеспечить безопасность Леопольду Окулицкому и другим активистам подполья в марте 1945 года. Ни одно из них не было выполнено. В январе 1947 года за выборами последовала серия арестов тех, кто критиковал политику Сталина.

Более поздние примеры ненадежности Советов включали обещание вывести войска из Венгрии в октябре 1956 года и их безжалостную атаку на Будапешт несколько дней спустя, которая привела к гибели тысяч венгров. Затем были соглашения, подписанные Брежневым в июле и августе 1968 года с лидером-реформатором Чехословакии Александром Дубчеком. Они также явились прологом к вооруженному вторжению.

Может, Терек и одобрял гданьское соглашение, но Брежнев не позволил бы ему действовать долго по двум причинам. Во-первых, Кремль считал, что защита Москвы начинается у ворот Варшавы, что Польша важна для защиты имперских завоеваний. СССР «защищался», нападая и создавая вокруг себя кольцо буферных государств, чьи правительства он контролировал. Главная группировка советских войск находилась в Восточной Германии, а Польша была главным каналом сообщения с ними.

К тому же Кремль не смирился бы с дальнейшими уступками во внутренней политике Польши в сторону независимости. В других соцстранах почти все средства производства принадлежали государству. В Польше же большая часть сельского хозяйства находилась в частных руках, а в легкой промышленности и в торговле доля частных предприятий была довольно значительной. В других странах церковь была подчинена государству. Священнослужителей назначали органы внутренних дел, а если те поддерживали отношения с верующими за рубежом, то их нередко арестовывали по обвинению в измене. В Польше католическая церковь была полностью независима и поддерживала тесные отношения с Римом.

Свобода поляков выражать диссидентские взгляды и путешествовать за границу могла быть только ограниченной. Если бы Москва дала Польше еще одну привилегию в виде свободных профсоюзов, то чисто коммунистическое большинство могло быть разбавлено, и от лица населения, во многом настроенного против коммунистов, были бы выдвинуты новые требования, мог возникнуть риск того, что «чумная бацилла» плюралистического мышления распространится в других странах Центральной Европы, затем на Украине, что подвергнет империю опасности, а затем, возможно, и в самой России.

Хотя польские коммунисты и подписали гданьское соглашение, из их официальных заявлений было ясно, что СССР его не поддерживает. 2 сентября, через три дня после подписания соглашения, ТАСС обвинил Валенсу в получении денег от западных профсоюзов, которые хотят «подорвать социализм». 17 ноября Леонид Замятин, идеолог, ставший впоследствии советским послом в Лондоне и принявший сторону путчистов в августе 1991 года, по телевидению обвинил Запад во вливании в Польшу миллионов долларов для поддержки антикоммунизма. Валенса подвергся нападкам за кампанию, предпринятую для подрыва веры народа в систему.

Вопрос о снятии Терека скорее перешел в разряд «когда», а не «надо ли», и 6 сентября 1980 года партийное ничтожество Станислав Каня занял его место. «Лучше Ка-ня, чем Ваня», — шутили поляки, имея в виду советских солдат. И все же настроение населения оставалось пессимистичным. Вторжение с Востока, навстречу ему польская храбрость, кровопролитие и очевидное военное поражение, потом массовая депортация жителей — все это казалось неизбежным, как последний акт шекспировской трагедии.

Как выйти из этого конфликта, не знала ни одна из сторон. Поляки были настроены отказаться от роли советского сателлита, их внешняя политика и экономика были слишком скованы рамками марксизма. За несколько месяцев до этого колониальная Южная Родезия стала независимой страной Зимбабве. Поляков волновал очевидный вопрос: почему у Польши нет такого же права на независимость? Почему европейские страны должны оставаться на правах колоний? Почему советский блок остается единственной империей в мире, которой позволили сохраниться?

Однако было очевидно, что СССР никогда не даст Польше подобной свободы. Его военное положение зависело от контроля над территорией Польши, и если Советы не могли получить его с согласия поляков, то они добились бы этого и без него. Такова была «доктрина Брежнева». И Советский Союз настаивал на ней, даже если бы дело дошло до вооруженной схватки. Примеры 1956 и 1968 годов показывали, что в подобных случаях СССР блефовать не будет. Польше никогда не быть абсолютно независимой. Вопрос был в том, как далеко зайдут поляки перед тем, как «доктрина Брежнева» вступит в силу. Вот какие мысли бродили тогда в моей голове.

В январе 1981 года президент Рейган собрал кабинет и принял лидера легального профсоюзного движения «Солидарность» Леха Валенсу. 29 января на своей первой пресс-конференции он заявил: «Все это время противостояние было односторонним, и СССР использовал его в своих интересах». Это действительно так, подумал я, особенно в Польше и Афганистане. Но что собирался предложить американский президент?

Советское правительство ответило угрозами. 30 января ТАСС заявил, что польский кризис углубился, что в стране царит анархия, происходят массовые забастовки, беспорядки и захват государственной собственности. Отмечалось, что силы, враждебные социалистическому государству, активизировались. В тот же день «Правда» опубликовала репортаж из Варшавы, в котором Валенса и лидеры «Солидарности» обвинялись в шантаже и применении силы, а также в подготовке антикоммунистического переворота.

Тем временем в Польше настало золотое время для сотрудничества рабочих лидеров, таких как Валенса, с писателями, которые помогали им излагать свои политические взгляды. Приезжие с Запада удивлялись равноправию и товариществу, которые они наблюдали в «Солидарности». Оппозиционная интеллигенция, чьей задачей стало распространение печатного слова как внутри страны,