Сердце Черного Льда - Леонид Алехин

— То, дядя, давно уже не новость, — махнул рукой Тинкин.

— А слыхали, будто с ними Король самопровозглашенный?

— Слыхали, дядя. С нар того Короля сняли, каторжным треухом короновали, баландой вместо елея мазали. Меньше уши развешивай, застудишь.

— Умную вещь говорите, господин хороший, — вмешалась супруга щекастого. — Ты бы послушал, что добрые люди советуют.

— Сама помолчи. Много ты в делах политических смыслишь. А как думаешь, земляк, пойдут каторжные на Паром?

— Может, и пойдут, — пожал плечами Тинкин. — Только ловить им тут нечего, кроме новой колоды и пули свинцовой. У Парома сила крепкая, городское ополчение да барона дружина. Не, дядя, не пойдут они, убоятся. Пошалят еще недельку-другую и разбегутся по тайге.

— Не разбегутся, — неожиданно для самого себя сказал Миха. — Им на юг нужно, а другого пути, кроме как через Паром, нет.

— На юг, — задумался щекастый. — Дело говоришь, парень. Если они с колодок вырвались, всяко в тайге не засидятся. Хм, и друг твой прав — что беглые супротив Парома?

— Не был бы я на твоем месте так уверен, — раздался хриплый голос.

Миха аж подскочил. Глядь, а рядом с ним на лавке дед Ойон. Сидит как ни в чем не бывало, трубку раскуривает.

— То не простые беглые, и сила у них не простая. Такая сила может вашу силу перемочь.

Расширенные глаза щекастого перебегали с Михи на Тинкина, с Тинкина на Ойон-атына. Паромец все никак не мог взять в толк, откуда вдруг свалился загадочный тангу.

— Спорить не буду, — угрюмо буркнул он. — Соли надо прикупить, спичек, да серебро столовое в погребе зарыть. Верно я говорю? — повернулся он к супруге.

Миха им больше не интересовался.

— Где пропадал, дед Ойон? — набросился он на тангу.

Ойон усмехнулся под нос.

— Правду искал. Правду не нашел, пошел тебя искать. Пока искал, глупым большим людям помогал от лишнего золота избавиться. Золото глупого человека тяготит, к земле гнет. Он бы рад отдать, от тяжести освободиться, да жадность мешает. Хорошо знает Ойон-атын заговор от жадности, может людям ношу облегчить.

— Ничего не понимаю, — признался Миха. — Но хорошо, что ты вернулся.

Дед Ойон наклонил голову в «ушастой» шапочке. Знаю, мол, что хорошо.

8

Трижды протрубил горн. Распахнулись ворота. Шестеро претендентов на Чашу явили себя. Круг Котла враз показался маленьким и тесным.

— Э-эх, — протянул Тинкин. И замолчал.

Минута, наполненная гулом трибун и ревом котлов, в которых механики поднимали давление до предела. Стук поршней и скрип шестерней. Грохот смыкающихся створок — закрылись ворота Котла.

— Сейчас начнется, — взволновался щекастый.

Желтый негреющий кругляш катился по небу, задевая редкие облака. Горнист задумчиво протер медную окантовку инструмента рукавом. Что ли правда начинать?

В ложе почетных гостей хамонский театральный критик и редактор альманаха «Вести» Арин Клест наклонился к молодой супруге и, подливая ей вина, заметил вполголоса:

— Изрядное варварство эти Турниры, но как увлекательно, не правда ли, дорогая?

Механик «Белого медведя» опрокинул в раскаленный зев десятое по счету ведро угля, утер лоб рукавицей. Еще парочку, и можно будет передохнуть. Что же они не начинают, ироды?

Хамад по прозвищу Золотое Колесо поправил окуляр прицела, взялся покрепче за рулевые колеса. Пора бы уже и в самом деле начинать.

Взгляд Дана был неотрывно прикован к черной туше «Василиска» Кассара. Молот знал, что капитан наемников все это время тоже смотрит на него.

— Сколь веревочка ни вейся… — пробормотал Дан. — Трубите уже, что ли, мочи нет ждать.

Во рту было нестерпимо сухо.

Горн пропел. Раз, другой, третий.

Началось.

9

Как снаряд из легендарной пушки саллахов, сокрушившей стены Самана, полетел вперед «Василиск» Кассара, целясь протаранить «Молотобойца». Тинкин оказался на ногах, вцепился в огородку, будто готовясь прыгнуть на арену.

Паровоин Хамада, не уступавший «Василиску» в скорости, ударил машину Кассара в бок. Трибуны ахнули.

— Дурак, какой дурак! — кричал сквайр. — Куда же ты лезешь, болотник!

«Василиск», будто нехотя, повернул железную башку, боднул врага в плечо. Опорное колесо придавало машине Хамада устойчивости, а сам он огрел врага исполинским шестопером.

Лесник тем временем шел на маркиза Карски, вытянув длинные руки. Стрелометы, укрепленные на запястьях, язвили белого паровоина свистящими снарядами. Вместо обычных наконечников они были оснащены бомбами, срабатывавшими от удара. Внезапно белый паровоин-богомол окутался сиянием, заключившим его в сердцевину ограненного алмаза. Стрелы Лесника бились о грани сияния и взрывались, не причиняя Карски ни малейшего вреда.

Медведь сошелся с «Молотобойцем». Паровоин Окол-Вериги махнул когтистой лапой, но Дан ловко перехватил ее своей рукой, зажал. И, не теряя времени, огрел противника, метя поближе к кабине Рыцаря, чтобы оглушить барона или повредить управление.

Ответный удар Медведя заставил «Молотобойца» пошатнуться. Вдобавок Окол-Верига пустил в противника струю раскаленного пара из клапанов. Дан сдал назад, но лапу «Белого медведя» не выпустил. Железные суставы древней машины закряхтели.

«Василиск» ударом хвоста повредил бедро Хамада. Дорожный Рыцарь утратил подвижность, не успевая за Удивительно проворным для своих размеров соперником. Кассар разбил машине Хамада плечо, лишив его возможности орудовать шестопером. Взяв небольшой разгон, он ударил Дорожного Рыцаря в бок и повалил. Помятое колесо зависло, вращаясь в воздухе. Разъяренный помехой, которую Хамад поставил на пути его мщения, Кассар принялся топтать поверженного паровоина, превращая его в груду обломков.

— Минус один, — сказал Тинкин. — Жаль Хамада, смелый был мужик. Хоть и бестолковый.

— Он же его насмерть затопчет!

— Радуйся, что не наших он там завалил. Всех жалеть жалейки не хватит.

Узнав со временем Тинкина ближе, Миха поймет, что сквайр, в душе добрый и чувствительный, в определенные моменты сворачивается эдаким ежом одними иголками наружу. Особенно быстро это с ним происходит перед лицом опасности, угрожающей ему или его друзьям. А узнав и приняв эту черту Тинкина, Миха вскоре обнаружит ее и в себе. Иначе нельзя. Иначе не выжить.

Маркиз Карски, успешно оборонившись от взрывных стрел, обнажил притороченный за спиной меч. Мечом сие орудие можно было назвать лишь условно. Больше всего оно напоминало стократ увеличенный инструмент коновала для распиливания костей. Помимо зубьев, оно было оснащено расширением в виде полумесяца на острие и граненым продолжением рукояти для сокрушения брони в ближнем бою.