Любовники в заснеженном саду - Виктория Платова

Пока я лениво размышляла об этом, глаза, предоставленныесами себе, скользили по полкам. Фотографии.

Фотографии — это уже интереснее. Фотографий было несколько,заправленных в простецкие домовитые рамки. Точнее — три. Первые две почти незадели меня. Ангел и разухабистая компашка в кафе. Ангел и саксофон на коленях— я нашла снимок милым, хотя Динка наверняка назвала бы его эротическим. Ангелдержал саксофон так, как держат в объятьях любимую женщину, нет, он все-такидушка — Ангел…

Вот только третья фотография…

Перед третьей я простояла долго — как перед картиной вмузее. И эта картина, вернее — графический лист, — имела вполне конкретноеназвание, как раз из Виксанового списка: «Сон разума рождает чудовищ». Оригинал«Сна…», если мне не изменяла память, болтался где-то между 1797 и 1798 годами.А фотке исполнилось четыре, если судить по старательно расписанной таймеромдате, которая выглядывала из рамки: 23.15/ 09/08/9..

Персонажей на третьей фотке тоже было трое: четырехлетнейдавности Ангел, четырехлетней давности русская жена Ангела…

И Ленчик.

«Сон разума рождает чудовищ».

Я ущипнула себя за руку. Нет, я не спала. Не спала, а Ангел,русская жена Ангела и Ленчик смотрели прямо на меня. И улыбались. Без всякойзадней мысли.

Ленчик знал Ангела задолго до нас с Динкой; четыре года —достаточный срок, чтобы называть кого бы то ни было «mio costoso»,следовательно, появление Пабло-Иманола Нуньеса в клубе «Пипа» было совсем неслучайным.

Совсем.

Ленчик просто сдал нас с рук на руки своему «mio costoso»,да нет же, черт… Он просто сдал нас. И все в его письме было правдой, иначезачем скрывать знакомство? И кто такой Ангел?

И кто такой Ленчик?

Нет, не продюсер Леонид Павловский, раскрутивший скандальноизвестный дуэт «Таис», а тот, четырехлетней давности Ленчик?.. И каким образомпути Ангела и Ленчика пересеклись, уж не Ангелова ли жена приложила к"этому руку? Или Ленчик — еще до нашего с ним попсового проекта — копалсяв джазе, как свинья в желудях, и среди этих желудей нарыл Ангела? Накаком-нибудь полулюбительском фестивалишке, где собираются подражателиподражателей, тыловики, обозники и прочая джазовая шваль… И почему в нашейдвухлетней одиссее с Ленчиком никогда не всплывала Испания?.. И почему онавсплыла только сейчас?

Неизвестно, сколько я простояла перед фотографией, пожираяее глазами. Ангел — русская жена Ангела — Ленчик. Ленчик — русская жена Ангела— Ангел. Вариантов было не так уж много. И все они смутно беспокоили меня.Почему Пабло-Иманол Нуньес со снимка был так застенчив со своей русской женойсо снимка? Почему он так целомудренно держался поодаль от нее? И почему Ленчиксо снимка так по-хозяйски распоряжался фотографическими коленями русской женыАнгела? Заросшая голова Ленчика пристроилась как раз в этом дивном месте. Апальцы русской жены Ангела поглаживали ухо Ленчика. А Ангел — рассеянныйиспанский собственник Ангел — снисходительно взирал на подобное безобразие.

Забавно.

Настолько забавно, что стоит вытащить фотографию из рамки.

Я вытряхнула снимок раньше, чем успела сообразить, для чегоэто делаю. И, как оказалось, не зря. Подпись на обратной стороне того стоила.Ленчикова подкладка, Ленчикова изнанка, двойное дно, которое никому не пришло вголову спрятать.

«8 августа. Мы в гостях у Пабло».

Мы в гостях у Пабло, ну надо же!.. Мы — это Ленчик и женаАнгела, оказавшаяся вовсе не женой Ангела! Зачем, зачем было так подло врать!..

Я опустилась на пол у стеллажа и сдвинула шляпу на затылок,переваривая подпись. И не так много времени на это ушло, не так много, желудоку меня оказался луженым. Целых два года он питался такой дрянью, такой падалью,таким враньем, что справиться с почти диетическим «Мы в гостях у Пабло» несоставило большого труда.

Даже если подпись на фотке не лжет — что из того? Ей четырегода, а за четыре года многое может измениться. Ведь Ангел ничего, ровнымсчетом ничего не рассказывал о своей русской жене. И ничего не рассказывал ознакомстве с ней. В конце концов, за четыре года можно переметнуться отрусского к испанцу и сто раз бросить не особо привлекательного полусумасшедшегоЛенчика ради красавца Пабло-Иманола. Почему нет? Я бы на месте русской женыАнгела поступила точно так же. А Ленчик с Ангелом остались друзьями, лучшимидрузьями, mio costoso, бывает же такое — редко, но бывает… Смотреть наприкрытое, занавешенное условностями, временем и обстоятельствами тело своейбывшей жены — и ничего не чувствовать. Отдать его другому, сменить, какопостылевший диск в плеере, забыть, как приевшийся ландшафт, — и ничего нечувствовать. И, потягивая «Риоху», с улыбкой наблюдать, как кто-то другой разза разом прокручивает этот диск, — и ничего не чувствовать. Бывает жетакое — редко, но бывает.

А потом все становится с ног на голову, и обладание одним итем же женским телом делает мужчин не соперниками, а соучастниками. Точно также, как обладание одним и тем же мужским телом делает женщин не соперницами, асоучастницами.

Даже двух соплячек, ненавидящих друг друга. Двух соплячек —скорее всего. Мы с Динкой и есть соучастницы. Мы вместе — или почти вместе —раскусили электронные игры Ангела с Ленчиком, а они были чуть посложнее«Тетриса». Мы вместе — или почти вместе — решили окучить Риеру Альту. Мы сталисоучастницами — точно так же, как стали соучастниками Ленчик и Пабло-Иманол. Ине только в контексте бывшей-бывшей жены.

Точно так же, точно так же, только глаза слипаются.

Вот хрень.

Я ненавидела это свое состояние и побаивалась его. Менявсегда неудержимо клонило в сон, когда я сталкивалась с чем-то непонятным, чегоподсознательно боялась. И чего не могла, не решалась объяснить — именно в силуэтого мягкого, плюшевого, разъедающего душу страха. Сонные прогулки по сонномульду — вот как это называлось. Первый раз это случилось со мной, когда язастукала Динку с очередным дурацким кобельком. Гастрольный, ни к чему необязывающий трах, который Динка начала практиковать через полгода после нашегопервого выступления. Схема всегда была одна и та же: во время концерта онацепляла взглядом какую-нибудь смазливую распаренную физиономию и больше с нейуже не расставалась. Клейкая струя Динкиных гнуснейших желаний облеплялажертву, парализовывала и лишала воли. Точно так же лишала воли и ее звездность.На сцене она была недостижима, Динка, недостижима — и все равно доступна. Каксамая последняя шлюха. Жертва хорошо это понимала и каждый раз оказывалась закулисами, чтобы быть растоптанной Динкиной извращенной любовью к сомнительным,скоропортящимся удовольствиям. Со временем я привыкла к этому, но в тот,первый, раз, когда я застукала ее с кобельком в гримерке… Когда, толкнув ногойдверь, я увидела этого кобелька со спущенным штанами и Динку, стоящую перед нимна коленях…

— Закрой дверь с той стороны! — проорала мнеДинка, с трудом отрываясь от своего случайного любовника.