Прощание с Литинститутом - Лев Альтмарк

– Короче, – зеваю помимо желания, – растолкуй в двух словах, что ты затеваешь завтра. Но не растекайся мыслями, а то я уже засыпаю. Основной твой посыл понятен…

– Значит, так, – чувствую, как Эдик начинает загибать пальцы. – Водку, вино и пиво я уже закупил. Мясо на шашлыки мариновать поставил. А что ещё надо?

– Больше ничего, – вздыхаю, – только бы хорошо выспаться…

– Ну да, – соглашается Эдик и, наконец, догадывается, – ладно, отдыхай. Спокойной ночи!

Об остатке ночи и работе на следующий день рассказывать особо нечего. Обычная рутина. Эдику пришлось обзвонить всех без исключения наших сотрудников – и тех, с кем у него дружеские отношения, и тех, кого он не хотел бы видеть даже на расстоянии пушечного выстрела. Но никуда не денешься – развозить на казённой машине нужно всех, а проводить селекцию по дороге – кого приглашать на свой праздник, а кого нет, – как-то не в кассу. Факт насильственного пребывания на дополнительном мероприятии после работы, конечно же, понравился не всем, но куда денешься… с Эдиковой подводной лодки? В разговорах с каждым он почему-то ссылался на меня, как на главного зачинщика торжества, и это, по его мнению, должно было послужить дополнительным козырем в необходимости проведения пикника именно на обочине, а не в городе. К концу дня он даже впал в какое-то грустно-сентиментальное состояние и принялся философствовать опять же по телефону:

– Ты только посмотри, какие у нас люди! Ничего светлого в душах, одни меркантильные интересы – как бы с работы пораньше улизнуть, как бы урвать побольше. Никакой теплоты и сердечности! Я им про день рождения, а они мне: во сколько закончится? И ведь с кем ни поговори по душам, сразу начинают плакаться, мол, тяжело без нормального человеческого общения, не с кем словом переброситься, и живём тут, ей-богу, как в волчьей стае. А от кого это зависит? Какой вам начальник нужен, чтобы приказал быть более добродушным и отзывчивым? Нашего Меира, что ли, попросить?

– Ну, брат, с Меиром ты через край хватил! – усмехаюсь невесело. – Шеф как раз заинтересован в том, чтобы мы грызлись друг с другом, как собаки. Если чувствует, что между кем-то устанавливаются дружеские отношения, то это его беспокоит: как бы против него какую-нибудь каверзу ни затеяли. Будто по одиночке нельзя делать гадости! Он уверен, что когда мы ссоримся и жалуемся друг на друга, то так для дела лучше. В результате, владеет ситуацией, не выходя из конторы, и знает, кто чем дышит. Так на белом свете испокон веков заведено – разделяй и властвуй.

– Ну, это прописные истины! – охотно соглашается Эдик. – Ментальность местная крепка, как сталь. Ничего с ней не поделаешь. Плохо лишь, что наш брат-репатриант с удовольствием её перенимает и оскотинивается гораздо быстрей и качественней, чем аборигены…

Возразить ему нечего, хотя и не хочется огульно навешивать на всех ярлыки. Что говорить о ком-то, когда и сам чувствую, как меняюсь не по дням, а по часам: меньше доверяю окружающим, высматриваю в собеседнике не то, чему можно порадоваться и даже позавидовать, а то, чего, в первую очередь, нужно опасаться. Я и представить себя таким раньше не смог бы, а сегодня живу и всё меньше испытываю дискомфорт от подобного существования.

Эдик, как человек более импульсивный, острее меня чувствует подобные вещи, но, как и я, ничего противопоставить им не может. Да и что тут сделаешь? Не уподобляться же лягушке, которая своей грудью пытается остановить бульдозер.

– Короче, – подвожу итог нашим философствованиям, – приговор обжалованию не подлежит, так? Каков общий настрой эксплуатируемых масс? Воодушевлением не попахивает? Революции и свержения твоего самозваного самодержавия тоже пока не намечается?

– Не попахивает и не намечается, – ухмыляется Эдик. – Маленькой скромной вечеринки на природе никто не избежит, разве что отправится пешком за многие вёрсты через горы и пустыни самостоятельно. Но таких безумцев среди нашей публики я не заприметил.

– Знаешь, брат, ты великий грешник, потому что покусился на святая святых человека – свободу и право выбора. Если кто-то откажется участвовать в твоём насильственном празднике, то всё равно будет вынужден стоять в стороне, глотать голодные слюни и лицезреть нетрезвую оргию.

– А нечего отказываться! У нас все равны, и каждому с удовольствием нальют пластиковый стакан пенящейся влаги, а потом дадут кусок прожаренного на огне мяса!

– Ты и в самом деле уверен, что этого будет достаточно для всеобщего счастья?

– А как же! – Эдик явно наслаждается своим тщательно продуманным планом. – Шашлыки будут – объеденье! Фирма веников не вяжет. Я, между прочим, ночью ухо не давил, как некоторые, а за процессом маринования следил, как за собственным здоровьем, и всё необходимое заблаговременно в багажник машины забросил. Не дай бог что-то забыть – меня народ живьём проглотит… Кстати, про шашлыки я никому пока не говорил, пускай это будет сюрпризом. И недовольных будет меньше!

Вообще-то, он прав. Как некогда скитавшиеся по пустыне евреи, изголодавшись и разуверившись в начальстве, повелись на Золотого Тельца и плюнули на святые идеалы свободы, равенства и братства, так и наш брат-охранник, ворчливый и вечно недовольный порядками, вкусит огнедышащего мяса, запьёт хмельным напитком и непременно размякнет снаружи и изнутри. Слаба человеческая натура, особенно если её подмаслить какой-нибудь неожиданно свалившейся с небес манной. Тут уже впору затянуть от избытка чувств что-то протяжно-фольклорное. Тогда из человека можно хоть верёвки вить…

И тут же ледяная мыслишка холодными коготками заскреблась у меня в маковке: уж, не с подачи ли начальства затеял Эдик свой праздник? А что – такое вполне может быть. Прощупать настроения, оценить обстановку внутри нашей маленькой и едва ли сплочённой команды. А Эдик, как доблестный опричник, исполнит любой приказ всё беспрекословно…

Нет, на такое он не способен. Не настолько он гад, чтобы участвовать в подобных заказных мероприятиях. Да и шеф, если ему понадобится, наверняка станет действовать менее изощрёнными, но более грубыми приёмами для подавления растущего инакомыслия. Что касается Эдика, то его порыв отпраздновать день рождения – обыкновенный порыв к нормальному человеческому общению, по которому все мы давно истосковались, попытка хоть на какое-то время выйти из мрачной личины угрюмого сторожа с пистолетом. У других есть семья, где тебя ждут с работы, и тебе рады. А что есть у него? Съёмная квартира хоть и обставлена дорогими вещами, но какой от всего этого прок, если тебя никто в ней не ждёт?

Ох, почему-то мне кажется, что не очень весело будет на этом празднике. Я, может, и догадываюсь, для чего он нужен Эдику, а вот другие поймут ли?

1. ПИКНИЧОК НА ОБОЧИНЕ

Самое, пожалуй, скучное и изрядно надоевшее в литературном сочинительстве – это начинать повествование с описания природы. Хотя и не так уж это плохо, если автор умеет такое живописать… Эдакая замшелая классическая рутина в толстом томе с золотым тиснением на обложке и неспешным чтением в удобном кресле с чашкой остывающего чая при уютном свете настольной лампы. Хорошее настроение и полное отсутствие каких бы то ни было проблем – как о таком не мечтать?.. Наша нынешняя жизнь ни по одному из параметров не подчиняется законам классики, потому нам ближе что-то экспрессивное, хаотическое. Какой-нибудь, прости Г-ди, поток сознания. Без смысла и без содержания. Как оно, в общем-то, в жизни чаще всего и случается.