Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс

Несколько раз я глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, постучала в дверь кабинета и переступила порог.

Отец сидел у камина, выпрямившись в кресле, и читал газету при помощи увеличительного стекла и света очага и свечи. Я была слишком взволнована, чтобы сесть, слишком потрясена, чтобы выбирать слова, и потому просто подошла к riarie и дрожащим голосом сообщила:

— Папа, мне только что сделали предложение.

— Какое? — уточнил папа, не отрываясь от газеты.

— Мистер Николлс предложил стать его женой.

Голова папы дернулась, челюсть отвисла, он в ужасе уставился на меня. Увеличительное стекло чуть не упало на пол, он схватил его обеими руками и поправил газету, которая угрожала соскользнуть с коленей.

— В смысле? Ты надо мной издеваешься? Или шутишь?

— Нет, папа. Мистер Николлс заглянул ко мне после того, как попрощался с тобой. Он произнес всего несколько слов. Признался, что любит меня, и попросил стать его женой.

Папин голос взвился от неожиданной злости.

— Какая нелепость! Мистер Николлс? Да кем он себя возомнил, что сделал такое возмутительное предложение, и к тому же напрямую тебе? Как он осмелился? Подобные вопросы положено решать с отцом! Надеюсь, ты холодно отказала ему!

— Я ничего не ответила, папа. Сказала, что мне нужно посоветоваться с тобой.

— Тогда можешь передать, что я велел ему катиться к черту!

— Папа!

— Мистер Николлс? Попросил тебя выйти за него? Он рехнулся? Он мой викарий! Жалкий викарий! Тебе было известно, что он собирается сделать предложение?

— Нет, но… я видела признаки. Судя по всему, он вынашивал его довольно давно.

— Насколько давно? Насколько давно вынашивал?

— По его словам, он полюбил меня много лет назад, но не смел признаться.

Папа встал, подошел к столу и с такой яростью швырнул на него газету и увеличительное стекло, что инструмент не разбился лишь чудом. Флосси, проснувшийся при первом взрыве папиной ярости, в ужасе выскочил из комнаты.

— Много лет? Неблагодарный! Мерзавец! Все это время, живя среди нас, работая рядом со мной… я считал его таким прилежным, таким честным, таким преданным приходу… все это время он строил козни, замышляя украсть мою последнюю оставшуюся дочь!

Я была поражена и оскорблена тем, что отец подобным образом отзывается о мистере Николлсе.

— Папа, это неправда. При чем тут козни? Если мистер Николлс испытывает чувства ко мне, они не отменяют его трудов на благо прихода и тебя.

— Не спорь со мной, девчонка! — Отец повернулся ко мне, его глаза за стеклами очков сверкали растущим гневом и волнением, которые казались мне совершенно несоразмерными случаю. — Он хитрый и бесчестный лжец. Подумать только, он множество часов, недель и лет провел в моем обществе и ни разу не обмолвился, даже не намекнул! Он долгие годы обдуманно скрывал свои намерения от нас обоих!

— Возможно, папа, но причиной тому не хитрость или лицемерие… наверное, он боялся, что ты разгневаешься, а я могу отказать.

— Не можешь, а должна отказать! Я не потерплю подобного зятя, и не надейся! Этот человек — ничтожество. Ничтожество! Жалкие девяносто фунтов в год, никаких надежд на большее, нет даже собственного дома! Где он намерен поселить жену? В каморке, которую снимает у церковного сторожа?

— Не знаю. Я не думала об этом. Полагаю, у мистера Николлса действительно не много денег, папа… но разве мое решение не должно основываться на чувствах к мужчине, а не на размере его дохода?

— Размер дохода многое говорит о мужчине, Шарлотта. Выйдя за него, ты уронишь себя! Несомненно, он гоняется за твоими деньгами.

— Моими деньгами? — в ужасе воскликнула я. — Моими деньгами? Папа, неужели, по-твоему, я недостойна любви?

— Вздор!

— Ты просто не хочешь, чтобы я вышла замуж!

— Не испытывай мое терпение! Ты блестящая и успешная женщина, Шарлотта. Ты прославленная писательница. Если желаешь вступить в брак, я противиться не стану. Прими ты предложение Джеймса Тейлора, я бы гордился тобой!

— Почему? Потому что мистер Тейлор собирался покинуть страну и просил меня ждать? Весьма безопасный выбор, папа! Я вела бы твое хозяйство еще целых пять лет!

— Это здесь ни при чем!

— Неужели? Чего ты боишься, папа? Что я выйду замуж, уеду и брошу тебя жить и умирать в одиночестве? Обещаю, ничего подобного не случится, я ни за что не нарушу обещание. Мистер Николлс живет в Хауорте, и если я выйду за него, мне не придется уезжать!

— Помыслить невозможно, что ты опустишься до обычного удела простой дочери священника — выйдешь замуж за отцовского викария, да еще такого жалкого, неблагодарного и лживого негодяя! Ты погубишь свою жизнь!

Моя кровь кипела от обиды на несправедливость, но отец распалил себя до крайне опасного состояния: вены на его висках вздулись канатами, глаза внезапно налились кровью. Те же признаки предшествовали грозному апоплексическому удару, случившемуся с ним незадолго до описываемых событий. Доктор предупредил меня, что неистовый гнев может повлечь новый удар, который совершенно подорвет здоровье отца или даже окажется роковым.

Моя ярость улеглась от внезапной тревоги.

— Папа, успокойся, пожалуйста, — поспешно взмолилась я.

— Успокоюсь, когда дашь мне слово, что откажешь ему.

Я помедлила, затем смущенно кивнула.

— Напишу ему завтра.

Дневник! На мою долю выпало немало бессонных ночей, но беспросветные часы после предложения мистера Николлса оказались самыми долгими и мучительными.

Я была поражена и глубоко тронута подобным излиянием чувств и признанием перенесенных страданий. Мне было горько, что я послужу причиной дальнейших мучений мистера Николлса. Если бы я любила его, ни жестокое сопротивление отца нашему союзу, ни мои опасения за папино здоровье не помешали бы мне немедленно согласиться. Но я не любила его — по крайней мере, не любила тогда — и даже не была к нему привязана. Он очень нравился мне, я ценила его по достоинству, но в то же время отдавала себе отчет, что между нами существует неравенство не только в силе чувств, но и в ключевых религиозных положениях и принципах, которые были дороги моему сердцу.

Я ворочалась, металась и внезапно поняла, что хотя в последние годы узнала мистера Николлса лучше, мне по-прежнему крайне мало о нем известно. Каждую осень он ездил в Ирландию навестить родных, но никогда не упоминая о них, за исключением рассказа о смерти сестры. Он никогда не говорил о жизни до приезда в Хауорт, а я не считала нужным интересоваться. Теперь мне казалось странным, что можно восемь лет прожить рядом с человеком, видеть его почти каждый день и знать о нем так мало!

Немногие известные мне факты убедили меня, что мистер Николлс — человек действия. Он посвятил себя реальному, земному, в то время как я часто парила в облаках. Неужели мистер Николлс сумел бы ужиться со мной? Вряд ли. Я не могла вступить в такую нерушимую связь, как брак, без сильного взаимного влечения и сомневалась, что когда-либо смогу ответить на чувства мистера Николлса с такой же страстью, какую он питал ко мне.