Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - Леонид Беловинский

Интерес к разного рода тайнам духа и потусторонней жизни в высшей степени был характерен для части дворянства второй половины XVIII – начала XIX в.: «С трудом верится, – писал граф В. А. Соллогуб, – чтобы целое поколение умов отборных могло углубляться не только в изучение халдейской премудрости и формул умозрительной символики, но еще серьезно занималось алхимическими препаратами, основанными на меркурии и могущими создать золото.

Священник с женой

После тестя моего, графа Михаила Юрьевича Виельгорского… осталось несколько тысяч книг герметического содержания. Большая часть этой драгоценной библиотеки поступила в Императорскую публичную библиотеку… Некоторую часть я имел случай отыскать в амбаре курского имения вместе с разными кабалистическими латинскими рукописями и частными письмами масонского содержания. Это собрание, по возможности приведенное в порядок, пополняется сочинениями теологическими и указывает на переход герметизма к иллюминизму, к мистицизму, к пиетизму…» (166; 365). Неудовлетворенность казенным православием продолжила эти поиски. В книге «На шумных улицах градских» из цикла «Жизнь русского обывателя» уже говорилось об увлечении светского общества (приводился пример поэта Тютчева) столоверчением и прочими попытками сообщения с потусторонним миром, характерным для второй половины XIX в. Но и в начале ХХ в. интерес к этому не угас, выразившись, например, в создании целого учения Е. П. Блаватской, трудах русских религиозных философов и появлении Религиозно-философских собраний в Петербурге при поддержке митрополита Антония и с участием поэтов, богословов и философов В. В. Розанова, Н. А. Бердяева, В. А. Тернавцева, З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского, издании религиозно-философского журнала «Новый путь» или поисках Н. К. Рерихом скрытой истины на Тибете.

Наряду с масонством получили широкое распространение и иные мистические течения, вплоть до изуверских – хлыстовства и скопчества. Причем, они оказались распространены и среди социальной верхушки. Известный мистический, вероятно хлыстовский, кружок Е. Ф. Татариновой, с которой нередко беседовал сам Александр I, наряду с «простецами» включал и блестящих придворных. Но, прежде всего, сектантство стало уделом простого люда. К началу ХХ в. только в Петербурге насчитывалось около 30 сект и общин. Штундизм, молоканство, толстовство, а также скопчество оказались широко распространенными именно в простом народе, искавшем духовной перспективы в новой социально-экономической обстановке.

Разумеется, в городах, как центрах торговли и промышленности, немаловажную роль играло «торговое сословие». Численность его, при торговом характере города и количестве торговых заведений, была огромна. На 1900 г. в Петербурге торговлей занимались 15 тыс. человек; только лоточную торговлю вразнос вели в столице в 1902 г. 12 тыс. человек. Однако необходимо подчеркнуть, что это не обязательно были купцы. Вопреки распространенному мнению, купцом был не тот, кто торговал (торговым сословием купечество было чисто номинально), а тот, кто входил в купеческую гильдию, платя гильдейские сборы. Торговать мог и крестьянин, и мещанин, и цеховой, и дворянин – достаточно было взять торговое свидетельство. А вот пользоваться купеческими правами, имея звание купца, мог только плательщик гильдейских сборов. К XIX в. гильдейское купечество было уже привилегированным городским сословием, свободным от подушной подати, телесных наказаний и рекрутской повинности. А не уплатил раз в год сборы в размере 1 % от объявленного, потребного для вступления в ту или иную гильдию, капитала – будешь обращен в «первобытное состояние» – в мещане или крестьяне. А значит, будут тебя пороть (это бы еще ничего, шкура не купленная), и сыновья твои пойдут в рекруты. Могли быть и иные причины вступления в гильдию. Отец известного русского историка искусства Н. П. Кондакова был хотя и крепостным князей Трубецких, но главноуправляющим всех их имений: «Отец, – вспоминал Кондаков, – поставил своею задачею дать образование детям, проведя их через гимназию и университет, и, собственно, поэтому его освободили от крепости и он записался в купцы 3-й гильдии…» (90; 37).

Купец. Конец XVIII в.

В XVIII в. гильдейское купечество в количественном отношении было более или менее стабильным. А в XIX в., главным образом после Отечественной войны 1812 г., нанесшей колоссальный удар по народному хозяйству, и заграничных походов, начинается его упадок и вытеснение торгующим крестьянством. За 1816–1822 гг. число гильдейских свидетельств по империи сократилось почти на четверть, и на столько же увеличилось количество крестьянских промысловых свидетельств. В Тульской губернии, которая среди центральных губерний занимала по количеству купцов среднее место, с 1816-го по 1824 г. число торгующих крестьян возросло в 17 раз, а количество купеческих свидетельств сократилось на треть. В 1800 г. здесь на 100 душ мещан и оружейников приходилось 20,5 купца; к 1808 г. – до 30 купцов. А затем начался спад: в 1816 на 100 мещан – 13,2 купца, в 1824 г. – 10,1 купца. Правда, позже наметился некоторый рост: в 1854 г. на 100 мещан приходилось 17,4 купца, но прежнего места купечество никогда более уже не занимало. Это и понятно: Великие реформы 60 – 70-х гг. XIX в., нанесшие сильный удар сословному строю, сделали ненужными гильдейские привилегии.

Купеческие права распространялись не только на самого купца с семьей, но и на его братьев, и племянников, и в паспорте так и писалось: «купеческий племянник». Потому все, кто мог, правдами и неправдами старались записаться в гильдию, хотя бы в 3-ю, и столько было по русским городам купцов, которые в конце года чуть не по миру ходили, лишь бы заплатить гильдейские! Подлинных же, ведших большой торг или занимавшихся промышленностью, купцов, если не 1-й, то хотя бы 2-й гильдии, было немного, а в иных уездных городках первогильдейских и вовсе не бывало отродясь. В торговом Рыбинске из почти 300 купцов мужского пола первогильдейских (с включением почетных граждан, то есть выходцев преимущественно из купеческого сословия) было два человека!

Страстный поборник регламентации и «партизан», как говорили в ту пору, служения всех и вся государству, Петр I обязал государственной службой и купечество, которому даже было запрещено переходить в другие сословия. Купцы являлись как бы финансовыми агентами правительства (собственно, такое положение «гостей» было свойственно и временам царя Алексея Михайловича), а кроме того, были обязаны участвовать в городском самоуправлении: это должно было обезопасить торгово-промышленное население от хищников-воевод и прочей приказной саранчи. Прежде всего, речь шла о раскладке и сборе податей.

Но, так или иначе, купечество, как торговое сословие, играло огромную роль в городской жизни, и его собственный образ жизни в той или иной мере накладывал отпечаток на жизнь всего города. Несколько богатейших купцов порой ворочали не только городской торговлей и промышленностью, но и владели… администрацией, заставляя ее плясать под свою дудку. Уже говорилось о богатейшем нижегородском мучном торговце (на его водяных и паровых мельницах перемалывалось более 3 млн пудов хлеба в год), миллионере Н. А. Бугрове, поднесшем губернатору на блюде груду надорванных губернаторских векселей. Мог ли такой губернатор-должник не «потрафлять» своему кредитору? Старообрядец-беспоповец Бугров не только устроил Филипповский, Малиновский, Городецкий и другие раскольничьи скиты, но и обеспечил их спокойное существование в эпоху нового всплеска гонений на староверов. Достаточно было всучить обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву деньги на устройство при Великом сибирском пути передвижных вагонов-церквей.