Моё имя - Анастасия Соболева

отец, мне очень приятно, — отпив из стакана с виноградным соком, застенчиво сказал мальчик, после чего наивно спросил, — а когда придёт Пандора?

— Что? — переспросил Михо искренне-изумлённо.

— Пандора, дядя Доновар и все остальные гости… Они ведь приедут? На бал! Когда день рождения у братьев во дворце, всегда устраивается бал…

— Да что ты себе позволяешь?! — вскочила Наоми с лицом, перекошенным от злости и отвращения. — Как вообще смеешь равнять себя с братьями?! Ты должен радоваться уже тому, что мы вообще устраиваем ради тебя застолье! Ты…

— Наоми! — перебил жену Гарольд. — Хватит.

— Простите, ваше величество, — стиснув зубы, прошипела королева, плавно опускаясь обратно на стул.

Рыжеволосая женщина явно хотела сказать что-то ещё, однако взгляд мужа, пронизанный пламенем, всё-таки убедил её в обратном, и она просто продолжила трапезу, искривив губы линией презрения. Старший сын оставался таким же безучастным, как и всегда, пока второй улыбался счастливой улыбкой, так и кричащей: «Ну, наконец-то, хоть что-то интересное!» Всем им было глубоко плевать на слёзы, затаившиеся в глазах маленького мальчика с волосами цвета воронового крыла. Всем, кроме короля.

— Всё хорошо, малыш, — сказал тот ласково и заботливо. — Мама не хотела кричать на тебя. А бала не будет, потому что у всех дела. Пандора и дядя Доновар очень хотели приехать, но не вышло. Ты ведь не злишься, правда?

В ответ трёхлетний ребёнок лишь покачал головой, незаметно (как ему казалось) вытер слёзы манжетой рукава и улыбнулся, отвечая: «Я понимаю. Всё хорошо». Конечно, для мальчишки, не достающего и до пояса собственного отца, это стоило невероятных усилий.

Трапеза окончилась, и король, потрепав на прощание волосы каждого горячо любимого сына, удалился решать государственные дела. Наоми, пребывающая не в самом лучшем расположении духа, попросила свою личную служанку Клару сопроводить мальчиков в детскую, заверив при этом, что «сама она очень сильно устала». К месту назначения Клара доставила детей в целости и сохранности, после чего, исполняя просьбу Михо, удалилась за освежающими напитками для маленьких принцев. По вполне понятным причинам (день рождения, как-никак) Сирил находился в весьма приподнятом настроении, отчего, не ухватив удручающей атмосферы, начал лезть к братьям с игрушечными деревянными драконами. Первую минуту-вторую все просто игнорировали его настойчивые просьбы поиграть, но вскоре Михо, который был уже на целую голову выше Сирила, не выдержал и, раздражённо шикнув, ударил с ноги младшего брата прямо в живот. Когда мальчик отлетел на несколько метров и больно приложился головой об стену, из его глаз вновь потекли лишь только недавно приостановленные, слёзы. Но не успел он даже опомниться, как к нему тотчас подошёл Михо и, больно схватив брата за волосы, плюнул прямо в лицо.

— Неужели ты, любимый младший братик, действительно не понимаешь, отчего мама не проводит для тебя такие же банкеты, как для нас с Лудо? Ну тогда я объясню это настолько элементарно, чтобы даже такой тупица, как ты, был в состоянии понять. Ты — грязь, ничтожество, отброс и главный позор рода Девериусов. Мама боится показывать тебя остальным из-за волос отвратительного, рабского цвета. По этой же причиненезависимо от того, что там хочет отец, такого плебея, как ты, я ни за что и никогда не признаю своим братом.

Когда через пару минут молодая служанка вернулась, к её огромнейшему облегчению, всё уже было в порядке: Лудо и Михо сражались в «войне драконов», пока третий принц, Сирил Девериус, спрятавшись ото всех за деревянным замком, по-детски жалобно плакал.

Вспышка.

Длинный и тёмный коридор в явно нежилой и часто используемой части замка. Вокруг — сплошная тьма глубокой ночи, без какого бы то ни было намёка на яркий свет банкетных и церемониальных залов. Лишь только иногда встречающиеся почти догоревшие свечки позволяли королеве и её черноволосому сыну, которого та тащила вперёд за руку, закрывая уши для любых возражений, продвигаться вперёд, не спотыкаясь при этом о носки собственных туфель. Подойдя к крайней с правой стороны, двери, женщина открыла её одним резким движением и, забросив внутрь изрядно намучившегося по пути, мальчишку, тотчас повернула тугую задвижку.

Сирил отлично знал эту комнату, так как за шесть лет жизни, ему уже не раз доводилось в ней бывать. Приходил он сюда обычно с мамой, а вот уходил, по большей части, в одиночестве и с множеством кровоподтёков (если, конечно, вообще был в состоянии идти). Да и сейчас перекошенное от злостилицо Наоми не предвещало ему ничего хорошего.

— Как ты посмел?! — чуть ли не верещала королева. — Как ты посмел зайти в зал, зная, что там проводится бал по случаю помолвки Пандоры и Лудо?!

— Я просто…

— Отвечай, когда спрашиваю!

— Хотел узнать, что это такое.

— Ах, вот оно что! Хотел узнать. Ну ладно, если ты так этого жаждешь, я покажу тебе, что означает слово «бал» для Сирила Девериуса.

Поборов страх испачкать пышное бардовое платье, Наоми ловко вытащила из небольшого закоулка толстую, плотную верёвку и довольно улыбнулась. Когда мать связывала ею запястья мальчика, а потом крепила к торчащему высоко в стене, крюку, тот практически не сопротивлялся, так как уже знал, что от этого будет только больнее. После этого Наоми взяла из стоящего в другом конце комнаты стенда плеть, взмахнула ею пару раз для проверки, и, будучи вполне довольной полученным результатом, направилась прямиком к сыну. Задрав его рубашку и пристально осмотрев оголённую спину, на которой ещё не успели затянуться рубцы с прошлой недели, она со всей силы удалила по заживающим ранам, дабы причинить мальчику как можно больше боли.

Сирил отлично знал, что это не поможет, однако не мог сдержать внутри себя ни криков, ни слёз — в конце концов, ему было всего шесть. Он просил прекратить, говорил, что ему больно, обещал больше никогда не появляться в королевском зале, однако Наоми оставалась абсолютно глухой ко всем его просьбам и мольбам. Лишь когда её руку свело от усталости, она решила, что сын хорошо усвоил урок на сегодня. Перед тем, как закрыть дверь с другой стороны, королева потянула за краешек узелка и всё-таки позволила Сирилу упасть на пол, издав при этом, звук, как будто внутри него что-то определённо сломалось. Встать он, само собой, не мог, однако, её это абсолютноне волновало.

— Почему? — успел прошептать мальчик до того, как мать оставила его в кромешной темноте и полном одиночестве. — За что ты меня так ненавидишь?

— Ты — моё проклятие. Стал им с самого своего рождения. Из-за твоих волос меня обвиняют в измене, говорят, что я не достойна носить корону на своей голове… Этого