Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Знаете, Владимир Николаевич, — отвечая на приветствие встречного патруля, произнес император, — вот вы недавно сказывали, что народ любит меня. А мне вдруг вспомнилась библейская история, удручающая меня с детства. Народ, кричавший «Осанна!» Христу, въезжающему в Иерусалим, ведь это же тот самый народ, что спустя всего несколько дней вопил у подножия Голгофы: «Распни его! Распни!»

Помните, два года назад, когда отмечался юбилей дома Романовых, мы ездили в Москву, затем в Кострому? Помните Тверскую улицу, увешанную знаменами, заполненную простым людом, стоящим на тротуарах, на балконах, даже на крышах? Казалось, они счастливы жить с нами единой жизнью, дышать единым воздухом.

Но ведь наверняка среди них были те, кто бунтовал и строил баррикады на Пресне. Чего же нужно этому народу? Послушать этих господ из Думы, так мои подданные буквально жить не могут без всех этих либеральных свобод. А ведь останови любого из встречных и спроси: «Что для тебя важнее: спокойствие и достаток или же право вольно собираться и писать, что кому в голову взбредет?» Мало кто выберет пресловутые свободы! Что же еще?!

Как вам известно, мой дед Александр II освободил крестьян и тем исполнил их вековую мечту, однако на него охотились, точно на дикого зверя, и не успокоились, покуда не убили. Мой отец положил все силы и подорвал здоровье свое, созидая то самое русское общество, которое нынче травит меня. Да и я сам разве мало сделал для процветания России? Разве была наша держава когда-нибудь богаче, чем при моем правлении? За что же слышу я отовсюду «Распни его, распни!» Если и вправду всякая власть от Бога, и государство мне впрямь завещано волею Создателя, как могу я забыть о своем долге лишь потому, что господам либералам или кадетам с прочими думскими выскочками хочется ухватиться за власть?! Не так ли порой неразумные дети ждут ухода строгого отца, чтобы всласть набить живот вареньем и конфетами, не помышляя, что последует затем.

— Они считают, что сумеют управиться с запретным плодом лучше, — пожал плечами князь Орлов. — Впрочем, как всякие дети.

— Но вы же, надеюсь, так не думаете, Владимир Николаевич?

— К чему мне о том думать? Я знаю, — загадочно усмехнулся генерал-адъютант.

— Интересно. — Николай II остановился и с удивлением поглядел на собеседника. — Что же вы такое знаете?!

— Мне достоверно известно, что ни в Думе, ни около нее, сколько ни ищи, нет ни единого человека, который смог бы, взяв под уздцы вздыбившегося коня Российской империи, принудить его к повиновению и заставить идти шагом или же галопом по велению правителя. Им в Думе нравятся и конь, и быстрая езда, однако же все они — суть болтуны и прожектеры. Куда им править! Опаснее прочих социал-демократы, большевики. Но, благодарение Богу, сейчас они практически разбиты.

— Так что же, Родзянко, по-вашему, тоже болтун и прожектер?

— Несомненно, — подтвердил князь Орлов. — Вероятно, один из лучших. Но дела это не меняет. Он так горячо ратует за какое-то мифическое ответственное правительство, что можно подумать, будто у него есть таинственные корифеи, способные в столь тяжелое для страны время неким волшебным образом наладить внутренние и внешние дела России. Увы, таких людей, возможно, нет в природе. И уж подавно нет среди окружения господина Родзянко.

— И все же, дорогой мой Владимир Николаевич, будем честными. Требования председателя Государственной думы поддерживает немалая часть того, что именуется образованной Россией.

— Отчего ж не поддержать? — Князь Орлов насмешливо ухмыльнулся. — Всякому новое интересно, и никому неведомо, каково оно будет наяву. Тем паче что та самая образованная Россия, о которой изволит говорить ваше величество, и представления не имеет, что за крест править столь огромной и столь неоднородной державой. Они-то, поди, и прислуге своей подчас ладу дать не могут, что уж им об империи судить? Тем более что эти господа тоже почитают Родзянко с Гучковым своего рода Мерлином и чародеем из пушкинского «Золотого петушка». Пора бы уж понять — чудес не будет. С этими господами — так уж точно. Да все нашим дьякам и боярам думным неймется.

— Что же вы предлагаете, Владимир Николаевич? Вы давеча говорили, что у вас есть какое-то чудодейственное средство против измышлений этих господ.

— Средство и впрямь имеется, ваше величество, — подтвердил генерал Орлов. — Не чудодейственное, правда, но зато вполне действенное.

— Какое же?

— Господин Родзянко добивается создания правительства, ответственного перед Думой. Что ж, если мы полагаем думцев избранными «нарочитыми мужами», как прежде сказывали, то отчего же не даровать им возможность контроля за действием правительства?

— Вы, Владимир Николаевич, почтеннейший, заговариваетесь! Не далее как минуту назад вы совсем иное говорили, — император ошеломленно поглядел на сопровождающего, — и, правду сказать, прямо противоположное!

— Но я еще не договорил, ваше величество! — Генерал-адъютант учтиво склонил голову. — Они хотят контролировать правительство? Пускай себе хотят. Но ведь и государь должен контролировать его работу, и сенат, и святейший синод — во всех вопросах, касающихся веры и благочестия… К тому же Дума так велика… Всех пусти, так за словесами и второе пришествие не заметят!

Следует основать контрольный, или же ревизионный комитет, как говорится, «хоть горшком назови, только в печь не ставь», который, несомненно, возглавите лично вы, а господин Родзянко станет одним из ваших заместителей. Это высокая честь, но и не более того. В комитете у него не будет ни большинства, ни особого влияния кадетов. А вот правительство, — князь Орлов погладил усы, явно довольный собственной мыслью, — правительство я бы поручил сформировать иному думскому говоруну.

— Кому же?

— Александру Федоровичу Керенскому. Есть такой весьма бойкий адвокат из Симбирска, прошедший в Думу от эсеров.

— Владимир Николаевич, да вы в своем уме? Не эсеры ли убили моего дядю, великого князя Сергея Александровича, губернатора Москвы? Не их ли рук дело смерть министров внутренних дел Сипягина и Плеве? А губернаторы Богданович и князь Оболенский? А сожженные усадьбы с 1905-го по 1907-й? И этих злодеев вы прочите в российское правительство? Вот уж не ждал, вот удивили! Благодарствую, Владимир Николаевич, замечательный план!

— Но дослушайте же, ваше величество!

— И слушать не желаю! У вас, милейший Владимир Николаевич, бред! Вы с ума спятили!

— Ну, уж коли бред, мой государь, то ничто не сможет помешать мне бредить подле вас, коли уж мы рядом оказались.

Император метнул на любимца гневный взгляд и все же не смог сдержать невольной улыбки.

— Ладно уж, бредьте, раз без того не можете!

— Эсеры в России, хотим мы того или нет, — немалая сила. В деревне всякий, кто может помышлять не только о брюхе своем, поддерживает этих социалистов. Но теперь положение дел иное, нежели еще пять лет назад. Теперь социалисты-революционеры заседают в Думе и парламентскими дебатами, а не бомбами, отстаивают свои воззрения. Как бы то ни было противно вам или мне, ваше величество, они, как и вы, как и кадеты, по-своему радеют за лучшее будущее России.