Пасынок империи - Наталья Точильникова

Привозин послушался и надел кольцо вместо устройства связи, которое у него отобрали, видимо, еще при аресте.

Александр Анатольевич внимательно смотрел на него, думаю, изучал эмоциональный фон. Я тоже взглянул на графики. Федор Геннадиевич сильно волновался. Но что это за волнение? «Эффект близости генпрокурора»? Я взглянул на другие графики. Серотонин выше адреналина, то есть человек скорее рад, чем боится. Хотя и страх есть. Справа на изображении мозга вспыхнуло зеленое пятно. Программа услужливо выдала подсказку: «Эмоциональная картина свидетельствует о надежде на благополучный исход дела и доверии к собеседнику».

— Любопытно взглянуть на человека, которому у нас нравится настолько, что он даже, признав вину, никак не хочет нас покидать и ехать в ПЦ, — наконец сказал Нагорный.

— Вы просто смотрели СДЭФ, — улыбнулся Привозин.

— Ну, смотрел, конечно, — кивнул Александр Анатольевич. — В общем и целом неплохо. Так почему, Федор Геннадиевич, вы рады мне, как родному?

— Потому что у вас репутация честного человека.

— Очень хорошо. Лестно. Тогда давайте сразу о главном. Федор Геннадиевич, виновны?

— Нет.

— Замечательно. Второй раз меняете показания, — заметил Нагорный.

— Я знаю, — сказал обвиняемый.

Он был совершенно спокоен, графики практически на уровне фона. Вероятность того, что он говорит правду, программа оценила в 92 %.

— Тогда давайте вы нам просто расскажете по порядку, как все было на самом деле, — предложил Александр Анатольевич.

— Я архитектор, — сказал Привозин, — и сначала работал с частными заказами: спроектировать, построить, перестроить. А год назад меня позвал в свою фирму один мой бывший однокурсник Эдик, сказал, что ему очень нравятся мои проекты. Я согласился, поскольку фирма была немаленькая и занималась госзаказами. Министерство просвещения совместно с министерством электронных коммуникаций объявили конкурс на проект научно-учебного центра в Кириополе: там была математическая школа, физико-химическая, химико-биологическая, медицинская школа, бизнес школа, музей истории науки, технологический университет. Я проект сделал, он понравился, и мы выиграли и получили госфинансирование.

— Федор Геннадиевич, одно уточнение, — прервал Нагорный, — когда это было?

— Десять месяцев назад.

— Угу, продолжайте.

— В принципе, это все есть, я говорил на первом допросе.

— Не все, продолжайте. Я молчу.

— И сначала все шло хорошо, — продолжил Привозин, — мы начали строить. Котлован вырыли, фундамент начали, сразу под пять корпусов. Но месяца четыре назад начались проблемы с поставками, и строительство практически остановилось. А мой бывший сокурсник говорит: «Федор, спасай, у меня в другой фирме еще большие проблемы, я отсюда уволюсь, а займусь ею. А тебе мы предлагаем место генерального директора». Мне было очень лестно, но в то же время, я, во-первых, боялся брать на себя ответственность в тот момент, когда дела явно пошли под откос. И, во-вторых, я же архитектор, а не финансист, и считал, что для управления мне не хватит опыта. Но Эдик сказал: «Все будет нормально, тебе придет очередной транш от государства: двенадцать миллионов. Поставщиков мы сменили, договорились с новыми, так что ты им под договоры деньги перечисли». И он скинул мне на УС список новых поставщиков с подписанными договорами. Я тогда согласился. Деньги действительно пришли, и я их перечислил, куда мне сказали. Я их даже в руках не держал, Александр Анатольевич! Они никогда не были на моем личном счету.

— А потом они оказались на Анкапистане, — заметил Нагорный.

— Да, — кивнул Привозин, — но об этом я узнал уже от Салаватова.

— Артур, — обратился ко мне генпрокурор, — следишь за графиками?

— Очень внимательно, — сказал я.

— И как?

— Я в шоке.

Дело в том, что текст допроса практически совпадал со снятым Салаватовым сразу после задержания Привозина два с половиной месяца назад. Зато графики сигналов с модов отличались разительно. Сейчас программа оценивала правдивость нашего собеседника в 80 %-90 %, тогда: в 10–15 %.

Привозин вопросительно посмотрел на меня.

— Рассказывайте, рассказывайте, — вмешался Нагорный, — мы сейчас до этого дойдем.

— А потом снова не было поставок. Все сроки были нарушены. Я пытался с ними связаться, но они либо не отвечали вообще, либо оказывалось, что абонент не существует, либо отвечала секретарша, обещала передать начальству, и потом мне никто не перезванивал. А потом и эти номера перестали отвечать.

— И вы написали заявление в полицию?

— Да, но не успел отправить. Честно говоря, все надеялся на благополучный исход. Эдик же друг мне, понимаете?

— Угу, — кивнул Нагорный, — этого заявления нет в архиве вашего устройства связи. Сняли же архив, он в базе генпрокуратуры лежит.

— Мне и Салаватов говорил, что его там нет, но я не знаю, как так получилось. Я его не стирал.

— Ладно, — вздохнул Александр Анатольевич, — дальше.

В его голосе появились жесткие нотки. Я не понимал, почему. Программа по-прежнему оценивала правдивость Федора Геннадиевича под 90 %.

— Вы мне не верите? — спросил Привозин.

— Да верю я вам, — возразил Нагорный, — не в том дело. Рассказывайте дальше, я потом объясню.

— А потом была госкомиссия, они увидели, что у нас кроме котлована ничего нет, и написали на меня заявление.

— Понятно, и вас задержали…

— Меня вызвали к следователю, к Салаватову, я честно приехал. Рассказал все тоже самое, что и вам. Он сначала нормально отнесся. Но это была просто беседа, без адвоката и без детектора.

— Ох! — сказал Нагорный. — Просто беседа! Ну, дальше…

— Потом он куда-то вышел, мне сказал подождать его возвращения. Я ждал где-то час. Уже даже хотел уйти, но полицейский меня остановил, сказал, что уходить нельзя. Я послушался.

— Он вернулся и…

— Попросил меня позвонить адвокату и рассказать все еще раз под детектор. Но я как-то не позаботился об адвокате. И потом у меня все деньги связываются, нет сбережений. Так что мне дали государственного.

— Класс! — сказал Нагорный. — Похитителя 12 миллионов защищает государственный адвокат.

— Александр Анатольевич, — вмешался Роберт Наумович, — да, в этом деле мою работу оплачивает государство, но у меня есть и частные клиенты. И не скажу, что я к ним как-то иначе отношусь. Да и гонорары частные и государственные у меня пока не особенно отличаются. Я же не Руткевич! И даже не Камилла де Вилетт.

— А вас не удивило, что человек, укравший сумасшедшие деньги не может позволить себе оплатить адвоката?

— Нисколько. Я сразу понял, что он невиновен.