Пасынок империи - Наталья Точильникова

— Ладно, не будем отвлекаться, — вздохнул Нагорный. — Федор Геннадиевич, давайте дальше.

— И я рассказал все еще раз под детектор. Руслан Каримович выслушал, потом сказал, что я вру, что у меня вероятность правдивых ответов не выше 10 % практически по всему рассказу. У меня сейчас тоже так?

— Да девяносто у вас, — сказал Александр Анатольевич.

— Может быть, он перепутал? Или программа у него не работала? — предположил Привозин.

— Да совесть у него не работала, — отрезал Нагорный. — Продолжайте!

— Я возразил, что не вру, — продолжил Федор Геннадиевич, — и сказал, что, если он мне не верит, я готов пройти через допрос под БП. Он кивнул, сказал: «Ладно, только вас врач должен посмотреть. Если нет противопоказаний, будет вам БП». Было уже поздно, около восьми вечера, и он сказал, что сегодня мы уже ничего не успеем, и он меня на сутки задерживает. Тюремный врач посмотрит, если все в порядке, завтра будет допрос под БП. А там по результату. Спросил еще, признаю ли я себя виновным. Я сказал: «Нет, конечно». И скинул ему на протоколы мою электронную подпись, как он просил. Потом он дал полчаса на общение с адвокатом. Я сказал Роберту Наумовичу, что говорил правду, что вообще не понимаю, в чем дело. Он сказал, что верит мне. Спросил, были ли у меня проблемы с сердцем. Я сказал: «Никогда». Он: «Ну, тогда все в порядке. Это единственное серьезное противопоказание против допроса под БП. Не волнуйтесь, завтра все выяснится».

— И вас отвели в тюрьму?

— Да. Обыскали там, все отобрали, и меня действительно осмотрел врач, потом в душ отправили, потом надели контрольный браслет…

— Врач про сердце говорил что-нибудь? — поинтересовался Нагорный.

— Нет. Сказал, что у меня, возможно, начинается депрессия. Спросил, в чем меня обвиняют. Я сказал. Он: «Угу, ну, это "А". Вас завтра отпустят, скорее всего. Через месяц где-нибудь, если будете на свободе, покажитесь психологу. Если будете в ПЦ, они там сами все увидят».

— Так, про депрессию сказал, а про сердце нет? — переспросил Александр Анатольевич.

— Да, — кивнул Привозин.

— А не спрашивали его, можно ли вам под БП?

— Нет. Честно говоря, я не услышал ничего про сердце и успокоился. А на следующее утро меня отвели к Салаватову, и он показал мне медицинскую справку, где было сказано, что у меня больное сердце, и под БП нельзя ни в коем случае.

— Дима, — обратился Нагорный к Дмитрию Николаевичу. — У тебя уже есть результат? Можно Федору Геннадиевичу под БП?

— Можно. Даже под обычный. А под это чудо техники вообще без вопросов, — и он кивнул в сторону биопрограммера у противоположной стены.

БП действительно выглядел не совсем обычно: более блестяще, более дорого, и излучатель не прямоугольный, как везде, а овальный.

— Ну, десяточку может и не стоит выставлять, — продолжил врач. — Но ее никому не стоят выставлять. Откуда они взяли проблемы с сердцем, ума не приложу. Все совершенно в норме. А вот депрессия есть. Клиническая депрессия. Не лечили, Федор Геннадиевич?

— Нет, но я не жаловался.

— Психолог смотрел хотя бы?

— Да, где-то через месяц после ареста. Он про депрессию сказал. Сказал, что может выписать мне лекарства, если я хочу, но пока можно обойтись. Я сказал: «Обойдусь».

— Дим, это большой косяк со стороны психолога? — спросил Нагорный.

— Да, нет. В принципе, если явного суицидального синдрома нет, человек сам решает, принимать ему лекарства от депрессии или нет. Но я бы настоял.

— Так, Дим, еще вопрос. Ты знаешь этого Андрея Кравченко, который медицинскую справку подписал?

— Да, знаю. Нормальный парень вроде. Скорее всего, служебный подлог.

— У тебя все врачи нормальные парни. Ладно, допросим. Федор Геннадиевич, продолжайте. Салаватов показал вам липовую справку, и что дальше?

— А вы меня будете допрашивать под БП? — спросил Привозин.

— Посмотрим, — сказал Нагорный. — Вы рассказывайте дальше.

— Салаватов вернул мне устройство связи и отпустил. С контрольным браслетом, конечно. Сказал, чтобы я из Кириополя ни ногой, иначе браслет тут же просигналит в полицию. И чтобы я являлся на все следственные мероприятия, иначе меня опять отправят в тюрьму. Я так обрадовался, что не стал спорить со справкой. Полетел тут же домой. И два дня все было спокойно. А на третий выхожу я из дома, и прямо у ворот садится гравиплан небесно-голубого цвета. И человек на месте рядом с местом пилота обращается ко мне: «Федор Геннадиевич, садитесь, у нас к вам важный разговор». А на лице у него маска с прорезями для глаз.

— Не узнаете? — спросил Александр Анатольевич.

— Нет, конечно. Разве что голос, но и то вряд ли. Не уверен, что я его хорошо запомнил. Я не спешил лезть к ним в машину, разумеется, но растерялся. Пока я раздумывал, оттуда выпрыгнули еще двое, тоже в масках, и меня затолкали в гравиплан. Отобрали кольцо. И мы полетели куда-то на север в горы. Я говорю: «Мне нельзя из Кириополя». Они смеются. Говорю: «Меня арестуют». А тот первый: «А что ты хочешь за кражу двенадцати миллионов? Конечно, арестуют». Я говорю: «Я невиновен». Они: «Как только арестуют, тут же во всем признаешься, а иначе: смотри!» Мы летели уже над горами и спустились ниже к полонине. А там несколько провалов, как дырки в земле. «Там пещеры, — говорят они, — вглубь идут на несколько километров, а на дне сталагмиты. Если сбросить туда человека, никто никогда его не найдет. А Салаватов с нами в доле, не надейся на него, и адвокат твой государственный в доле с Салаватовым».

Нагорный жестко посмотрел на адвоката.

— Роберт Наумович…

— Неправда, — сказал тот.

— Вы дадите согласие на допрос с детектором?

— Хоть под БП.

— Значит, допросим. Позвоните вашему адвокату сразу, пока еще не очень поздно.

— Хорошо.

— Вы уже слышали эту историю?

— Частично, на суде по аресту. Он рассказывал, что его захватили неизвестные и увезли за пределы Кириополя.

— И что судья?

— Не поверил. Федор Геннадиевич попросил допросить его с детектором, но Салаватов подсунул судье результат обработки его первого допроса с графиками, где вероятность правдивых ответов менее десяти процентов, и судья отказал.

— Федор Геннадиевич, все так и было? — спросил Нагорный.

— В общем, да.

— Судье двойка, — прокомментировал Дима.

— Ну, история действительно фантастическая, — вздохнул Нагорный, — судью можно понять. Хотя конечно, по-хорошему, надо было перепроверить.

— Я составил на него жалобу в Императорский Контрольный Комитет, — сказал адвокат, — но без консультации с моим подзащитным подать не мог. А в тюрьме мне ответили, что он не хочет со мной разговаривать.