Пасынок империи - Наталья Точильникова

— Голова здорово кружилась и подташнивало, а так нормально, — сказал я.

— Успокоил, — хмыкнул Нагорный. — Федор Геннадиевич, под этой моделью даже голова кружится не будет. Их на империю три всего: в ИКК, у Даурова и у меня. Совершенно безопасная вещь, и при этом очень эффективная.

— Это тот, который «выпотрашивает на раз»? — спросил я.

— Отец рассказывал? — догадался Нагорный. — Угу, он самый. Так что, Федор Геннадиевич, если вы еще что-то хотите мне сказать — говорите сейчас.

— Я все сказал, — вздохнул Привозин.

— Тогда просто уточним некоторые моменты. Так, как мы это оформим? Вы писали официальное заявление о том, что просите о допросе под БП?

— Нет. А надо было?

— Надо. Можно сейчас написать. Или я напишу постановление.

— Вы, — сказал Привозин.

— Ну, хорошо. Вы куртку снимайте пока, Рукав на левой руке заверните выше локтя, нам вены нужны. Вся эта бюрократия займет буквально две минуты.

Федор Геннадиевич снял тонкую летнюю куртку и повесил ее на спинку стула. Под ней оказалась рубашка с короткими рукавами.

— Совсем хорошо, — прокомментировал Нагорный.

Задумался буквально на минуту, наконец, поднял голову.

— Роберт Наумович, ловите постановление. Артур, ты тоже посмотри, как такие вещи оформляются.

И мне на кольцо упал файл.

В документе, подписанном Александром Анатольевичем, говорилось, что в связи с тем, что Привозин Федор Геннадиевич неоднократно менял показания, ему назначен допрос с помощью биопрограммера.

— Дима, ты тоже посмотри, — сказал Нагорный, — тем более, что у меня к тебе просьба.

— Догадываюсь, — сказал врач.

— Понимаешь, я очень не хочу дергать Геру в конце рабочего дня, он дома уже. Гера — это специалист по работе с этой моделью БП, — пояснил для меня Нагорный, — Тем более, что я справлюсь и сам. Единственное, что я делать не умею, это вены прокалывать. Дим, поможешь иголочку поставить?

Дима поморщился.

— Это противоречит врачебной этике? — поинтересовался Александр Анатольевич.

— Да, нет. Это же не казнь. Мы же вреда не причиняем. Так что не противоречит. Просто, по-моему, необходимости нет.

— Дим, но я же тебя не учу геморрой лечить.

— Ладно, поставлю. Где у тебя можно руки помыть?

Нагорный указал глазами на узкую дверь справа от БП, которую я даже не сразу заметил.

— Там все, что нужно, — пояснил он.

Дима встал с места и направился к двери. По пути тронул Привозина за плечо.

— Федор Геннадиевич, давайте, давайте, в кресло.

Привозин послушался, но ему было страшно. Пики на графике шли один за другим и были стабильно выше фона.

Врач вернулся с таким же пластиковым пакетиком в руке, с какими ко мне приходил Старицын в Открытом Центре. Я знал, что там игла-антенна, дезинфицирующее средство и резиновые перчатки.

Он подсел к креслу под БП на такой же, как в ОЦ вращающийся стул, спросил:

— Федор Геннадиевич вас обедом кормили?

— Да.

— Ну, про ужин не спрашиваю.

Дима надел перчатки. Как он дезинфицировал кожу и ставил иглу, я не видел за ним, но операция заняла две секунды.

— Все, — сказал он. — Федор Геннадиевич, руку не сгибайте пока.

И вернулся за стол, на свое прежнее место.

— Саш, выстави безопасный режим, ладно? — сказал он. — Федор Геннадиевич очень устал и не ел с двух часов.

— Хорошо, хорошо, — кивнул Нагорный.

Я следил за графиками, как сглаживается СДЭФ. Наконец, линия почти совпала с границей фона, и мышцы Привозина тоже расслабились, рука бессильно лежала на подлокотнике. Он закрыл глаза. Зоны на изображении мозга сменили цвет с красного и оранжевого до голубого и синего.

— Он спит? — шепотом спросил я Александра Анатольевича.

— Нет. Ну, ты же не спал во время психологического опроса. Это состояние ближе к опьянению, чем ко сну.

Тем временем спинка кресла медленно опустилась, а опора для ног поднялась, так что Привозин уже полулежал, а не сидел в нем.

Мне было не по себе. Я вспоминал собственный опыт общения с БП и представлял себя на месте Федора Геннадиевича.

— А зачем действительно? — очень тихо спросил я. — Все же было видно на графиках.

— Не все. Допрос с детектором это такая разведка боем. Мы видим, что человеку страшно или он пытается нас обмануть, или то, что он говорит, для него эмоционально значимо. Но почему страшно, что он скрывает и почему значимо, мы можем только предполагать.

— Можно у него спросить.

— Так мы сейчас этим и будем заниматься. Грубо говоря, детектор только подсказывает нам, о чем спрашивать. Спрашиваем под БП.

— Саш, — также тихо сказал врач, — можно начинать.

— Федор Геннадиевич, — громко сказал Нагорный, — кто пригласил вас в компанию «Строй-полис»?

— Эдуард Валевич, — он говорил очень тихо, но в изголовье стоял микрофон, и все было прекрасно слышно.

— Он предупреждал вас о том, что в перспективе собирается назначить вас генеральным директором?

— Нет.

— Расскажите подробно о вашей работе.

Привозин рассказывал очень подробно с именами и деталями. Но принципиально его рассказ не отличался от того, что мы уже слышали. Зато здорово отличались графики. Они были пологими, без резких всплесков, и вместо горных пиков и провалов шли цепи пологих холмов.

— Эдуард объяснил вам, что это за поставщики? — спрашивал Нагорный.

— Он сказал, что очень надежные поставщики.

— Вы их проверяли?

— Нет.

— Такая проверка входила в ваши обязанности как директора?

— Не знаю.

— Вы знали, куда на самом деле пойдут деньги?

— Нет. Я думал, что это поставщики.

— Артур, смотрите, — шепнул мне Дима, — это эмоционально значимый вопрос, видите максимум?

— Да.

— Но он пологий. Если бы беседа была не под БП, после максимума шел бы резкий спад — так называемый, «вздох облегчения». Под БП все вопросы равнозначны.

— «Тормоза сносит», мне отец рассказывал.

— Можно и так сказать. Самоконтроль отключается. И не только. Человек вообще перестает понимать, какие вопросы для него опасны.

— Федор Геннадиевич, вы понимали, что вам не хватает компетентности, чтобы выполнять обязанности директора? — спросил Нагорный.