Последний взгляд Марены - Елизавета Дворецкая

Младина села и сложила руки на коленях. Огляделась: изба, как у Угляны, только чуть побольше. Тоже с очагом, с развешанными пучками сухих трав, с укладками по углам и горшками на полках. В чуровом куту теснились многочисленные резные фигурки.

– Не бойся, – сказала Молигнева, перехватив ее взгляд. – Они знают тебя. Ты ведь здесь-то и родилась.

Старуха не так чтобы взволновалась от приезда девушки: это у матери Младина была одна, а у Молигневы внуков, родных и двоюродных, имелись десятки.

– Точно! – подтвердил Лютомер. – Семислава сюда рожать ушла. Тут ведь как на Том Свете, кто здесь на свет появился, тот вроде как Нави житель и ему Навь повредить не может. Здесь она и жила с тобой, а потом отсюда Лютава тебя унесла.

– Значит, в Ратиславле я и не была никогда?

– Ничего, побываешь. Ну так слушай! – Лютомер сел за стол напротив Младины и уставился на нее, опираясь подбородком на сложенные кисти.

Под его взглядом мало кто не оробел бы. Не сказать чтобы он особенно грозен, нет. Он был спокоен, но глубок, как само всемирье. С первой встречи в Яви с кровными родичами – Лютавой, Радомером, Лютомером и Семиславой – Младина ощущала одно и то же: готовность выйти в Навь. Все эти люди были что отпертые двери. И что-то в ней происходило, малопонятное ей самой, но ясно ощутимое. Она была как ручей, который наконец добрался до устья и слился с другими такими же ручьями в мощную полноводную реку. Она понимала, что перед ней сидит мужчина, чьи силы многократно превосходят человеческие, но в то же время ощущала глубокое родство с ним, и кровное, и духовное. Она была такая же, как они все. И сразу почувствовала себя по-настоящему дома в этой незнакомой избе, где на самом деле родилась, с этой женщиной, которую видела впервые и которая приходилась ей двоюродной бабкой.

– Лютава рассказала тебе, кто такой Хвалис, – начал Лютомер, и Младина кивнула. – Он был нашим с ней братом по отцу. Его мать – рабыня заморская, и нам он не ровня, но отец любил его. Из-за него отца и погубили в конце концов. Тот самый дух подсадной из него все силы выпил, стариком до срока сделал. Ты, считай, за деда отомстила, что загнала Хвалиса под седлом до смерти! – Он усмехнулся.

– Я же не знала… – пробормотала Младина.

Она слышала о своем родстве с Хвалисом в избушке трех вил, но, не зная ничего об отце, не могла увидеть родича в его сводном брате.

– Она знала, – заверил Лютомер, и Младина поняла, кого он имел в виду.

В ту ночь она выполняла волю Марены.

– Лет двадцать назад Хвалис меня все волком лесным бранил, а судьба хитра – пришлось и ему шкуру примерить. Он был Одинцом, Велесовым Псом, над всеми «волчьими» вожаками старшим. А теперь он мертв, и нужно нового Одинца выбирать.

И опять Младина ощутила себя метлой Марены, покорным и действенным орудием в руках богини. Ведь не она же, девушка, уничтожила князя над лесными князьями!

– Теперь зачем нам нужна здесь ты, – продолжал Лютомер. – У дешняского князя Бранемера много лет детей не рождалось. Лютава с него порчу сняла, и жена его тот час же понесла. Родился у нее сын, Огнесвет. Но как сравнялось ему тринадцать лет, начал он в полнолуние медведем оборачиваться. Как раз в то время он в лес ушел, в стаю, оттого и не знал никто. И в том беда, что если до двадцати одного года он не женится, то медведем станет уже навсегда. Князь Бранемер опять к Лютаве пришел помощи просить, и она обещала ему невесту для сына. Ее Унелада уже тогда была сговорена, и пообещала она Бранемеру в невестки тебя. Срок подходит. Бранемер сына уже три года как не видел. И даже я его не видел. Осенью Бранемер приезжал к сестре, просил, чтобы отыскала ему сына и невесту привела. А что она сделает – и ты, и парень не в укладке же у нее хранились. Бранемер тогда взял и дочь Лютавину умыкнул.

– Унеладу?

– Да. Забрал ее к себе на Десну, на Ладину гору, и живет она там всю зиму в подземелье, как Лада у Кощея. За ней жених приезжал, требовал, а Лютава и отдать ее не может. На Ладин день будет ей срок идти на волю. Но если Бранемер до тех пор сына и невестку не получит, грозит Унеладу себе в жены взять, чтобы новых сыновей родить. А тогда воевать придется… – Лютомер скривился, будто ему предстояло на редкость противное дело. – Так вот, сын его теперь где-то здесь. Он вожак в своей стае. А все вожаки ко мне призваны, чтобы нового Одинца выбирать. Нынешнюю ночь и еще две, до полнолуния, будут они на Волчьем острове собираться. И Огнесвет придет. Только он в лесу другое имя носит…

– Я знаю какое! – вырвалось у Младины.

– И хорошо! – Лютомер кивнул. – Не судьба ему Одинцом жить, он должен отцу наследовать. А для этого жениться. Понимаешь?

– Да, – кивнула Младина, подавляя дрожь.

Так вот в чем дело! От ее скорейшей встречи с женихом зависело не только счастье, но и сама его жизнь в человеческом облике!

– Вот и хорошо. К Ладиному дню мы должны его к Бранемеру доставить. Теперь ты знаешь срок твоей свадьбы. – Лютомер улыбнулся.

Вскоре после этого он ушел. Младина еще какое-то время провела в избушке, и Молигнева показала ей нехитрое хозяйство: где что лежит. Когда начало темнеть, Младина тоже отправилась в путь: старуха указала ей тропинку, а сама побрела по другой, через ручей, к Ратиславлю.

Снеговые поля внизу и густые облака вверху стиснули тонкую полоску вечернего воздуха, словно между ладонями, но от этого Младине показалось, что она сама так огромна, что едва помещается в мире. «Разойдитесь!» – мысленно велела она, с досадой глядя на облака, в которых путался слабый лунный свет.

Черные небесные медведи послушно разошлись, давая дорогу луне. Золотое блюдо Мары лишь слегка обтаяло по краешку. До полнолуния оставались две ночи.

Местом сбора была назначена поляна в сердце Волчьего острова, где уже не первое поколение обитала ратиславльская «стая». При свете луны Младина шла по узкой тропке, но вот вдали заблестел костер: сперва замерцала крохотная искра за ветвями, потом огонек окреп. Она пошла медленнее, глубоко дыша, чтобы успокоить сердце. А вдруг он уже там? Вдруг он тоже знает, что может встретить ее здесь, и потому пришел в числе первых? Вот сейчас она выйдет на поляну и сразу увидит его в свете костра. Не кого-то похожего, как Велебор, а настоящего Хорта…

Тут ей впервые пришло в голову задуматься: а почему Велебор и Хорт так похожи? Наверное, Бранемер, его отец, в родстве со смолянскими князьями? Похожи ведь она и незнакомая ее сестра Унелада, поскольку обе уродились в свою бабку Велезору, мать Лютавы и Лютомера. Нужно будет спросить об этом… потом…

Уже ясно было видно костер и поляну вокруг него, но на поляне стояла тишина. Выйдя на опушку, Младина заметила людей, сидящих кругом огня на бревнах. Они расположились на самой грани тьмы и света, и только когда ветром колебало пламя, отсветы выхватывали из тьмы чьи-то головы и лица. Но своего отца она видела хорошо: Лютомер сидел на лучшем месте, лицом к лесу, и не на бревне, как прочие, а на скамье, благодаря чему возвышался над всеми. Младина сразу узнала его, но вздрогнула невольно: его лицо закрывала личина из высушенной волчьей морды, волчья шкура покрывала его голову, плечи и спину. В руке он держал высокий посох с головой бородатого деда в навершии. Сейчас это был не угренский князь Лютомер Вершиславич, а Белый Князь Волков. У ног его сидели, словно псы, двое подростков лет четырнадцати-пятнадцати. Когда Младина подошла, они с любопытством вскинули на нее глаза, и она догадалась, что это, должно быть, ее братья: Велезор и Семислав. Ей успела рассказать о них мать. Лютомер кивнул ей, какой-то из отроков подвинулся, давая ей место рядом с отцом. Кроме нее, на поляне не было женщин – да и на всем острове не было, кроме Молигневы.