Колдовская душа - Мари-Бернадетт Дюпюи

Сидони кивнула и улыбнулась. Странное нетерпение овладело ею при одной только мысли о том, что сейчас они пойдут вдоль озера по дороге – широкой и прямой, по которой они с Лориком, держась за руки, бегали детьми и которая теперь снова вела ее к брату.

На ферме Клутье в тот же день, в субботу, 24 июня 1933 года

Сидони, неуверенно ступая, поднялась на крыльцо. Из дома доносился смех маленького Шарля, которому Дора рассказывала детскую считалочку. Младенческого плача слышно не было.

– Когда ни придешь, Тимоте спит, – сказала Жасент. – Давайте войдем! Калеб, прошу, веди себя хорошо. Не носись сломя голову по дому, ты можешь случайно толкнуть Шарля!

– А я уже держала Тимоте на руках! – похвасталась Анатали. – И он мне улыбнулся, представляете?

– Такой маленький и уже умеет улыбаться? – усомнилась Сидони.

– Это чистая правда, – поддержала девочку Жасент. – Я сама видела.

Дора встретила их широкой улыбкой. За время беременности она еще больше поправилась: у нее был большой живот, а груди – просто огромные, столько в них было молока. В розовой блузке, черной юбке и фартуке, с собранными на затылке волосами, она вызвала у Сидони снисходительно-сочувствующую гримасу.

– Святые небеса! Как приятно, что вы решили меня навестить! Малыш спит наверху, я только что покормила его грудью. Так что какое-то время мы можем посидеть спокойно. Хотите чаю, дорогие гостьи?

Анатали бросилась в раскрытые объятия тетушки Доры, и та звонко чмокнула ее в щеку.

– А ты наверняка хотела бы сладкого пирога? Но у меня, моя крошка, только печенье. Ты, должно быть, уже и забыла, как испугалась в прошлое воскресенье? А какой красивый букет ты для меня собрала!

– Я поем печенья, – отвечала девочка.

Жасент подошла, чтобы помочь невестке. Она расставила чашки на столе, поставила чайник на спиртовку, которой многие хозяйки пользовались в самую жаркую погоду.

– А где мамин ткацкий станок? – встревожилась Сидони.

– Лорик давно отнес его на чердак – он занимал в кухне слишком много места. Вы нечасто бываете у нас, мадам, иначе давно бы уже это заметили…

Дора опасливо покосилась на молодую модистку, одетую и причесанную по последней моде. С шелковистыми кудрями и открытой шеей, украшенной ниткой жемчуга, Сидони представлялась ей существом из другой вселенной, из мира роскоши и дорогих духов. Ее легко было представить в городе, в модном магазине, распоряжающейся отрезами дорогих тканей и высоким, резким голосом отдающей указания помощнице.

– Дора, пожалуйста, не зовите Сидо «мадам»! – сказала Жасент. – Мы – одна семья, и можно обойтись без церемоний.

– Я от природы робка…

– «Мадам» меня вполне устраивает! – отрезала Сидони. – Где Лорик?

– С овцами. Одна совсем плоха: родила двух мертвых ягнят и никак, бедная, не встанет!

– Пойду поздороваюсь с ним и приглашу попить с нами чаю, – будничным тоном произнесла Сидони – по крайней мере, она постаралась, чтобы ее голос прозвучал именно так.

Как только она вышла, Дора смущенно вздохнула. Виновато глядя на Жасент, она сказала:

– При вашей сестре я теряюсь. Она не такая простая, как вы. К тому же я не идиотка и вижу, что она за человека меня не считает. В последний раз мы с ней встречались после рождения Шарля, в вашем доме.

– Дора, дорогая, не стану с вами спорить! Сидони очень переменилась после свадьбы. Точнее, это началось еще после смерти Эммы… Мы с вами обсуждали это как-то вечером, помните? И я высказала вам свое мнение. Сидо, всегда такая жизнерадостная, услужливая, милая, вдруг ожесточилась и стала грубой, у нее появились странные, мучительные перепады настроения. Но мы должны ее извинить. Полагаю, в глубине души она очень добрая.

– Вы полагаете, но не знаете наверняка…

Жасент кивнула в сторону Анатали, внимательно прислушивавшейся к их разговору, и Дора поняла ее: нужно сменить тему. Пара секунд – и девочка задала вопрос, на который взрослые предпочли бы не отвечать.

– А почему тетя Сидони переменилась, после того как мама умерла?

– Она очень горевала, моя хорошая, – пояснила Жасент. – Мы все горевали, каждый по-своему. Но не забивай себе этим голову, это дела взрослых. Лучше покажи Шарлю и Калебу книжку с картинками!

* * *

Напрасно Сидони искала брата на ближних лугах и во дворе. Наконец она решилась войти в овчарню, откуда только что донесся шум. В помещении было прохладно и темно. После яркого солнечного света ее глаза не сразу привыкли к полумраку. Первое, что услышала Сидони, – это чье-то частое, прерывистое дыхание.

– Лорик?

– Уходи! – крикнул брат.

В нос Сидони ударило острое зловоние, смешанное с запахом грязной соломы. Дверь осталась приоткрытой, и света было достаточно для того, чтобы Сидони могла все увидеть. Ее глазам предстало ужасающее зрелище. На полу лежала овца с перерезанным горлом. Из открытой раны на шее толчками, то сильнее, то тише, била кровь. Руки у Лорика были в багровых разводах, в правой он все еще сжимал тонкий нож.

– Пришлось ее прирезать – в матку попала инфекция. Понять, насколько животному больно, нам, людям, невозможно, поэтому я решил облегчить ее уход. Она все равно умирала…

– Вот как? – еле слышно произнесла сестра. – Ты перерезал ей горло?

– Это самый быстрый и наименее жестокий способ… Мы с тобой так и не поздоровались, Сидо! Ты лет сто не была на родительской ферме!

Молодая женщина застыла. Она побледнела и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, задыхаясь от запаха навоза и другого, острого, – свежей крови. Лорик показался ей похожим на палача – волосы взъерошены, рубашка распахнута на блестящей от пота груди.

– Нужно вымыть руки! Передай ведро с водой, оно у тебя за спиной!

– Сейчас, – пробормотала Сидони, борясь с тошнотой. – Господи, бедная! Не могу на это смотреть!

– Ха! Ты просто отвыкла. Сколько мы их перевидали!

– Но вся эта кровь!.. – странным голосом протянула Сидони.

Легко, как это обычно происходит между близнецами, которые словно читают мысли друг друга, Лорик понял, что она думает сейчас о матери: Альберту свела в могилу большая потеря крови. Лорик был не рад, что сестра застала его за столь жутким занятием, и не знал, что сказать или сделать.

– Где твой муж? – спросил он после паузы.

– Уехал к себе в Сент-Эдвидж. Утром, на крестины, приедет обратно и привезет с собой мать.

– Странные слова ты подбираешь… Это ведь и твой дом, а Дезире Прово – твоя свекровь, верно? – рискнул выразить свое мнение Лорик.

Сидони не ответила. Она стояла и смотрела, как он полощет руки в ведре и вода постепенно становится красной.