Гибель гигантов - Кен Фоллетт

Он хорошо рассчитал время: в этот час у Мод, возможно, получится выскользнуть из дома незаметно. Тетя Гермия после ланча обычно дремлет, а Фиц должен быть в палате лордов.

Фиц ни в коем случае не должен узнать об этом заранее, иначе он попытается всему помешать. Он может запереть ее в комнате или даже отправить в сумасшедший дом… Богатый и знатный человек вполне может без особых затруднений упечь женщину в лечебницу, если она — член его семьи. Все, что ему надо сделать, — это найти двух врачей, которые согласятся с мнением, что только сумасшедшая может в эти дни собраться замуж за немца.

Так что она не скажет никому.

Судя по вымышленным именам и просьбе надеть вуаль, их брак должен остаться в тайне. Гостиница «Хайд» была небольшая и располагалась на улице Найтсбридж, где они вряд ли могли встретить кого-то из знакомых. Подумав о предстоящей ночи с Вальтером, она затрепетала от предвкушения.

Но что им делать утром? Брак нельзя будет скрывать вечно. Через два-три дня Вальтер уедет из Англии. Ехать с ним? Она боялась испортить ему карьеру. Кто поверит, что он готов преданно сражаться за отечество, если он женился на англичанке? И если он будет сражаться, значит, будет далеко от дома — и тогда какой смысл ей ехать в Германию?

Несмотря на все сомнения, ее переполнял восторг ожидания.

— Миссис Вулридж, — радостно прошептала она, обняв себя за плечи.

Четвертое августа 1914 года

Мод поднялась на рассвете и села за туалетный столик писать письмо. У нее в ящике всегда была именная бумага Фица, а серебряную чернильницу наполняли каждый день.

«Мой дорогой!» — написала она и задумалась.

Ее взгляд вдруг упал на собственное отражение в овальном зеркале. Волосы растрепаны, сорочка измята. По лбу меж сдвинутых бровей пролегла морщина, уголки губ опущены. Она заметила между зубами какой-то кусочек зелени, вытащила. «Если бы он увидел меня такой, — подумала она, — возможно, он передумал бы на мне жениться». И вспомнила, что если согласится на его план, завтра утром он увидит ее как раз такой.

«Да, я хочу выйти за тебя замуж, всем сердцем хочу! Но какой у тебя план? Где мы будем жить?»

Она полночи думала об этом. Препятствия казались непреодолимыми.

«Если ты останешься в Англии, то окажешься в лагере для военнопленных. Если мы уедем в Германию, мы все равно обречены на разлуку, потому что ты уйдешь на войну».

И от родственников, возможно, неприятностей будет не меньше, чем от властей.

«Когда мы скажем родным о нашем браке? Только не заранее, прошу тебя, потому что Фиц найдет способ этого не допустить. И даже после бракосочетания и с ним, и с твоим отцом будет трудно. Что ты об этом думаешь?

Я тебя очень люблю».

Она запечатала конверт и написала его адрес — он жил в четверти мили от них. Она позвонила в колокольчик, и через несколько минут в дверь постучала ее служанка Сандерсон. У нее было круглое лицо и широкая улыбка.

— Если господина Ульриха не окажется дома, идите в немецкое посольство на Карлтон Хаус Террас. Во что бы то ни стало принесите мне ответ. Вам все понятно?

— Да, госпожа.

— Никому из слуг не надо говорить, куда вы идете.

На юном личике Сандерсон появилось озабоченное выражение. Многие служанки помогали хозяйкам в их интригах, но у Мод раньше не было тайных увлечений, а у Сандерсон не было привычки лгать.

— А что я скажу, если господин Граут спросит меня, куда я направляюсь?

— Скажете, что я послала вас купить кое-что, не подлежащее обсуждению.

Тогда ему будет неловко продолжать расспросы, подумала Мод.

— Хорошо, госпожа.

Сандерсон ушла, а Мод стала одеваться. Она опасалась, что ей не удастся скрывать свое состояние от родных. Фиц мог ничего не заметить — мужчины редко обращают внимание на такие вещи, — но тетя Гермия была не настолько рассеянной.

К завтраку она спустилась, хотя есть совсем не хотелось. От одного вида еды ей стало дурно, и она решила ограничиться кофе.

Через минуту-другую появился Фиц. Он уселся за стол и развернул «Таймс». «Как я обычно себя веду? — встревожилась Мод. — Говорю о политике. Значит, и сейчас надо начать разговор».

— Было вчера вечером что-нибудь интересное? — спросила она.

— После заседания я беседовал с Уинстоном, — ответил Фиц. — Решено обратиться к правительству Германии с просьбой отказаться от ультиматума, предъявленного Бельгии.

Слово «просьба» он произнес особенно презрительно.

— Значит ли это, что мы не оставили надежд на мирное урегулирование? — спросила Мод, боясь об этом думать.

— Пора бы уже, — сказал он насмешливо. — Что бы там ни планировали немцы, вряд ли они изменят свои планы лишь потому, что их о чем-то попросили.

— Но утопающий хватается и за соломинку…

— Только для нас это не соломинка. Для нас это обычные действия, предшествующие объявлению войны.

Да, он прав, подумала она тоскливо. Все правительства будут делать вид, что не хотят воевать. Фица, казалось, совершенно не сознавал опасности, не думал, что то, что начиналось как дипломатические пикировки, может кончиться гибелью для очень многих, в том числе для него. Ей хотелось защитить его — и в то же время ее раздражала его самонадеянность.

Чтобы отвлечься, она стала листать «Манчестер гардиан». На целую полосу шло обращение «Лиги нейтральных» под заголовком: «Англичане, исполните свой долг — спасите страну от несправедливой и глупой войны!» Мод было приятно видеть, что есть еще люди, думающие так же, как она. Но она уже понимала, что победить им не суждено.

С конвертом на серебряном подносе в столовую вошла Сандерсон. Мод ошеломленно смотрела на нее, не зная, что делать. Конверт был надписан почерком Вальтера. О чем только служанка думала? Неужели непонятно, что если ее письмо нужно было доставить тайно, то и ответ тоже?

Нельзя было читать письмо при Фице. Сердце бешено стучало. Она взяла его с показной небрежностью, положила рядом с тарелкой и попросила Граута налить ей еще кофе.

Чтобы не выдать панику, снова вернулась к газете. Фиц не просматривал ее почту, но глава семьи имел право прочесть любое письмо, адресованное родственнице женского пола, живущей в его доме. И ни одна добропорядочная дама не стала бы возражать.

Нужно было как можно скорее закончить завтрак и унести письмо нераспечатанным. Она попыталась съесть кусочек жареного хлеба, но крошки застревали в горле.

Фиц поднял взгляд от «Таймс».

— Ты что же, не будешь читать письмо? — спросил он. И, к ее ужасу, добавил: — Мне показалось, это почерк фон Ульриха.

Выбора у нее не было. Она вскрыла конверт чистым столовым ножом и постаралась придать лицу непринужденное выражение.